Троцкий — публицист первой четверти XX века

Введение

Публицистика относится к сфере политической деятельности, политического общения. Какой бы вопрос ни рассматривал публицист, он относится к нему с точки зрения политика.

Для публициста решить стоящие перед ним задачи – значит убедить аудиторию в истинности и целесообразности своей позиции. Политика предполагает действие, но осознанное действие – результат убеждений.

Публицистика – особая сфера творчества. Особый род литературы базируется на документалистике и работает с конкретными фактами и явлениями, не переплавляя их в образы, как художественная литература.

Другая особенность публицистики – личностность и субъективность. Между личностью публициста и его творчеством чаще всего можно смело поставить знак равенства. Если в художественной литературе автор скрыт системой образов, символов, иносказаний, то в публицистике использование названных приемов призвано, наоборот, продемонстрировать индивидуальное авторское лицо.

Как определяющее, конструктивное начало в публицистике крайне важно мировоззрение автора. Именно оно является центром творчества. Факт берется объективный, а вот интерпретация его – это и есть то, что привлекает в публицистике. Отсюда – и стилистическая, и жанровая свобода поиска – как специфическая форма личностного самовыражения.

Вследствие этого публицистика расцветает во времена либерализма, демократических послаблений, тогда, когда автору дозволено высказывать свое мнение без боязни репрессивных мер. Таким временем расцвета для публицистики стал период начала ХХ века, когда после манифеста 1905 года журналисты получили практически полную свободу слова.

Публицистика соединила в себе черты научного и художественного творчества, поэтому её особенностью является равноправное соединение рационального и эмоционального начал. Существует мнение, что эмоциональное воздействие играет только вспомогательную роль в журналистике, выступает дополнительным средством воздействия, однако на деле мы видим, что это не соответствует истине. Эмоции являются необходимым элементом любого познания, стимулирующим началом. Значение эмоционального фактора в публицистике обусловлено ещё и тем, что она преследует не только информативную, но и побудительную цель.

Однако не следует переоценивать значение эмоционального начала публицистики. "Конечно, эмоциональное потрясение может быть стимулом к выступлению, – пишет С. П. Истратова, – это свойство личного и общественного темперамента… и самым ярким примером в этом смысле являются для нас статьи Белинского. В их основе нередко лежало эмоциональное потрясение" [Истратова С. П., Литература – глазами писателя/ М.: Знание, № 3, 1990]. Но замена рациональной и информативной недостаточности эмоциональным накалом ведет к ослаблению силы убеждающего воздействия публицистики.

В. Г. Белинский был первым русским журналистом, кто соединил публицистику с обществом и поставил ее на службу не литературе, а государству. Основоположник гражданского понимания публицистики сделал публицистику ближе к общественной и политической жизни, но ему, в отличие от его последователей, не хватало хладнокровия и взвешенности суждений. Его страстный, горячий стиль заражал окружающих энтузиазмом, основываясь на личном обаянии публициста. Гражданская публицистика в первое время была слишком тесно связана с литературой и была очень близко к художественному творчеству.

Л. Д. Троцкий писал: "Через литературу Белинские пробивали отдушину в общественность – в этом была их историческая роль. Литературная критика заменяла политику и подготовляла ее" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Пролетарская культура и пролетарское искусство, С. 147]. Продолжателями традиций Белинского Троцкий называет Чернышевского, Добролюбова, Писарева, Михайловского, Плеханова и говорит, что они были "общественными вдохновителями литературы и еще более – литературными вдохновителями зарождавшейся общественности". В переломные моменты истории на первый план выходит публицистика с ее прямым обращением к народу и немедленной реакцией на события. Художественная литература осмысляет и отражает, публицистика толкает к действию. Публицистический пафос "обладает эффектом неопосредованного, прямого, убеждающего воздействия".

Приход в общественную жизнь публицистов типа Г. В. Плеханова, Л. Д. Троцкого, А. В. Луначарского, К. Радека, Ю. О. Мартова и др. обозначил новую веху в ее развитии, сделав ее реальной политической и общественной силой. Талант публициста в соединении с историческим периодом великих социальных перемен дали публицистике новый толчок к развитию, сделав ее такой, какой мы видим ее сейчас.

С. П. Истратова замечает, что "в периоды социальных перемен, связанных с переоценкой людьми действительности, повышением их общественной активности, необходимостью идейно-нравственного самоопределения, возникает… особая потребность в незаурядном, живом примере, в убеждающем мудром советчике, ярком собеседнике" [Истратова С. П., Литература – глазами писателя/ М.: Знание, № 3, 1990, С. 10]. Таким "советчиком и собеседником" для общества в период Октябрьских событий стал блестящий публицист Л. Д. Троцкий. Его популярность в то время была огромна, а влияние его публицистики – несомненно.

Интересно изучить и понять публицистику тех времен – эту грандиозную силу, которая призывала, пропагандировала, влекла за собой и в конце концов одержала блестящую победу. Сегодня очень актуальная для политиков, журналистов и специалистов по связям с общественностью тема – воздействие на массы в целях рекламы, социальной и политической. Выборы, адаптация нового курса, смена лидеров и правительств требуют изучения вопросов агитации и политической рекламы, общественных связей. В свете подобных нужд общества небесполезно изучить тот механизм, который позволил большевикам завладеть симпатиями народа и установить диктатуру меньшинства.

Троцкий – блестящий публицист и политик начала века. Его творчество, начавшееся с самых первых лет ХХ века, охватывает весь период становления, развития и закрепления новой системы. Постоянное самообразование делает его одним из самых образованных людей партийной верхушки: многочисленные таланты, острый ум, свежий взгляд ставят публициста на одно из самых значительных и заметных мест в истории русской революционной публицистики. А в искусстве оратора, полемика и критика Троцкий не знал себе равных. По словам Н. Бердяева, "Л. Троцкий стоит во всех отношениях многими головами выше других большевиков, если не считать Ленина. Ленин, конечно, крупнее и сильнее, он глава революции, но Троцкий более талантлив и блестящ…" (Новый град. Париж, 1931.№ 1). [Цит. по: Волкогонов Д. А., Троцкий: политический портрет, М., 1992, С. 135] В самом деле, вклад Троцкого в историю русской революции бесспорен. Бесчисленные подтасовки Сталинских подручных, начиная с Каменева и Зиновьева, постепенно вывели имя Троцкого из истории, будто его и не было, а на первое место водворили Сталина, поставив имя последнего рядом с именем Ленина, тогда как на самом деле именно Троцкий был вторым после вождя человеком в стране в годы революции и гражданской войны. Во всех учреждениях висели портреты Ленина и Троцкого, и в первой экранизации романа "Красные дьяволята" герои целуют портрет последнего.

Троцкий, как прирожденный публицист, очень серьезно относился к слову. Его литературное, политическое, историческое наследие огромно, и отражает практически целиком картину происходивших событий. Время не позволяло ему писать работы монографического плана, и главное достояние, доставшееся нам, это его статьи. Книги Троцкого, как правило, – сборники статей разных лет, объединенных той или иной тематикой, предшествуемые предисловием автора и снабженные поправками и комментариями, составленными позднее. Впрочем, принципиальных поправок немного, Троцкий никогда не отрекался от написанного, объясняя изменившееся мнение новыми обстоятельствами.

Помимо статей, большое место в творческом наследии Троцкого составляют речи, произносимые им довольно часто. Троцкий был первым революционным деятелем, у которого были личные секретари, стенографировавшие каждую речь лидера и фиксировавшие все произнесенные им вслух мысли. Потом, после некоторой необходимой обработки, речи зачастую посылались в различные издания. Количество газет и журналов, в которых Троцкий печатался, а то и участвовал в издании, поистине огромно. Бесконечная энергия и неутомимость Троцкого, участие в Петербургских Советах народных депутатов двух революций, выступления на митингах и в органах печати сделали его самой популярной личностью в стране. Кроме собственных статей и выступлений, Троцкий – составитель богатейшего архива, в котором кропотливо собраны мельчайшие документы, бесценные сейчас свидетельства происходивших в стране событий. Таким образом, изучение наследия Л. Троцкого существенно дополняет картину эпохи, которая до сих пор остается белым пятном в истории нашей страны.

Наконец, Троцкий – гениальный, прирожденный агитатор. Он был создан для того, чтобы зажигать толпу и вести ее за собой. Его выступления собирали полные площади и цирковые арены, он был властителем умов и вождем. Н. Бердяев писал: "Большевики вошли в русскую жизнь в первый же момент уродливо, с уродливым выражением лиц, с уродливыми жестами, они принесли с собой уродливый быт… Л. Троцкий – один из немногих, желающих сохранить красоту образа революционера. Он любит театральные жесты, имеет склонность к революционной риторике, он по стилю своему отличается от большей части своих товарищей…" [Цит. по: Волкогонов Д. А., Троцкий: политический портрет, М., 1992, С. 24].

В Троцком и его многогранном творчестве отразилась вся эпоха блистательных побед и катастрофических поражений, он стоит у истоков величайших переломных моментов истории и является тем человеком, который смог донести до нас отблеск великих событий во всей их красоте и трагичности. Святая вера в свой идеал, величие целей и масштаб катастрофы описывает широко образованный человек, сильная личность и блестящий публицист.

Предметом исследования для работы мы избрали идейно-эстетические взгляды Троцкого, нашедшие выражение в многочисленных статьях, высказываниях и специальных выступлениях по литературе и искусству. В данной работе в хронологическом порядке рассмотрены статьи Троцкого в период с 1900 по 1928 года, т. е. с самого начала его творческой деятельности до его высылки из страны. На развитие публицистики Троцкого повлияли события, произошедшие в стране. Революция создала новый тип публицистики, и Троцкий стоял у самых истоков нового подхода к журналистскому творчеству. Демократизация печати, новые цели и задачи, расширение аудитории и круга затрагиваемых тем, новые жанры нашли свое отражение в публицистике Троцкого. Как менялись его работы и стиль письма в переломные моменты истории, мы попытаемся увидеть в этой работе.

Наибольшее внимание уделяется критическим статьям. Какими виделись одному из самых ярких представителей революционной элиты классики и современники, в чем цель искусства, каково место культуры в идеальном светлом будущем – ответы на эти и другие вопросы может дать изучение наследия Троцкого.

Целью данной работы является знакомство читателя с публицистикой Троцкого и показ взглядов политика на искусство. Для этого в хронологическом порядке будут рассмотрены статьи Троцкого и проведен их идейно-тематический анализ.

Историографическая справка

"Жизнь Троцкого представляет значительный интерес, и она ставит одну очень серьезную тему – тему о драматической судьбе революционной индивидуальности, тему о чудовищной неблагодарности всякой революции, извергающей и истребляющей своих прославленных создателей", – написал Н. Бердяев в 1931 году в Париже. Льву Давидовичу Троцкому судьбой было назначено пережить великие триумфы и катастрофические поражения. Исследователей еще долго будут привлекать масштаб личности, размах деятельности и трагизм судьбы одного из вождей великой русской революции.

К сожалению, популярность Троцкого на родине носила ярко негативный характер на протяжении долгих лет, и исследованием его наследия и фактов биографии больше занимались западные советологи. После распоряжения Советского правительства в 1935 году об изъятии работ Л. Д. Троцкого, Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева из библиотек и помещении их в фонды специального хранения, наследие великого революционера было недоступно исследователям в России. Юридическое право знакомиться с произведениями Троцкого советские читатели получили вновь только в июне 1989 года.

Между тем, многие идеи Троцкого, его концепции беззастенчиво присваивались Сталиным. Нередко такие фальсификации приводили к полному абсурду. Так, в 1905 году на III съезде партии принимается резолюция о революции и будущем временном правительстве на основании тезисов Троцкого, которую в дальнейшем сталинисты будут цитировать неоднократно, противопоставляя "троцкизму". В книге "Моя жизнь. Опыт автобиографии" Троцкий с горькой иронией скажет: "Красные профессора сталинской формации понятия не имеют о том, что в качестве образца ленинизма они цитируют против меня мною же написанные строки". Так случалось неоднократно. Идеи Троцкого были известны советским историкам только из умело составленного мифа, без единой возможности документального подтверждения. Поэтому часто против Троцкого использовалось его же оружие. Все ошибочные решения партии ставились в вину Троцкому, все успехи его и достижения умалчивались или приписывались Сталину.

Документальная "чистка" коснулась и ленинского наследия, откуда были тщательно выбраны документы, показывающие истинное отношение Ленина к Троцкому. Так, например, "профессор Дж. Кип подсчитал, что в Полном собрании сочинений В. И. Ленина отсутствует 50 документов из 172, находящихся в зарубежном архиве Л. Д. Троцкого, направленных ему Владимиром Ильичом в 1918 – 1922 гг. " [Семененко В. И., В трудных поисках истины: по страницам советской и зарубежной литературы о Л. Д. Троцком и "троцкизме", Харьков: Основа, 1991, С. 15]. А документы периода разногласий между Лениным и Троцким, начавшихся на II съезде РСДРП в 1903 году и закончившихся с революцией 1917 года, напротив, выдвигались на первый план. В тот период оба революционера часто позволяли себе довольно грубые и нелицеприятные высказывания по адресу оппонента, и этим поспешил воспользоваться Сталин. Упреки по поводу резкой смены ориентиров слышал Троцкий и в первые двадцать лет ХХ века. После опалы эти упреки стали приговором.

Из истории Октябрьской революции Троцкий был вычеркнут совершенно. Сегодня его истинная роль в ходе революции реконструирована полностью: во время восстания функционировал Петроградский Совет под председательством Троцкого; при Совете был создан Военно-революционный комитет; в ВРК организационно входил Военно-революционный центр, в составе которого числился И. В. Сталин. По подсчету Д. А. Волкогонова, в третьем, четвертом и пятом томах "Революции 1917 года", изданной Истпартом в 1924 – 1926 гг., Троцкий упоминается 109 раз, тогда как Сталин – всего 10. Сравним с соответствующей статьей в энциклопедии "Великая Октябрьская социалистическая революция", изданной в 1987 году: здесь Троцкий упоминается как человек, стоявший за оттяжку восстания, что грозило его срывом. На самом деле, намерение сдвинуть срок восстания (после съезда Советов) диктовалось желанием узаконить его, ибо доверие к Советам и их популярность в народе намного превосходили, по мнению Троцкого, влияние большевиков, и восстание, санкционированное Советами, имело больше шансов на широкую поддержку.

Формальным поводом к началу информационной войны с "троцкизмом" послужила вышедшая в 1924 году брошюра Троцкого "Уроки Октября". "Литературная дискуссия" об этой работе стала предлогом для введения в сознание общественности мифа о троцкизме. Практически одновременно Сталин, Каменев и Зиновьев выступили со статьями, названными "Троцкизм или ленинизм?", "Ленинизм или троцкизм" и "Большевизм или троцкизм". Позже Л. Б. Каменев и Г. Е. Зиновьев признавались, что "троцкизм" был специально изобретен для борьбы с политическим противником. Суть политики сводилась к возвращению давно забытых противоречий и разногласий между Лениным и Троцким, раздуванию и преувеличению их, утаиванию положительных моментов и противоречащих позиции сталинцев документов.

Позже к компании по борьбе с троцкизмом, вынужденно или добровольно, присоединились А. С. Мартынов, А. В. Луначарский, С. И. Гусев, Н. И. Бухарин, М. С. Ольминский, Е. М. Ярославский и др. Свидетели революции, помнившие истинное положение вещей, подвергались репрессиям или были морально сломлены. Многие из будущих обвинителей Троцкого при Ленине писали восторженные хвалебные отзывы "второму вождю революции", и сам Сталин являлся автором панегириков в адрес Троцкого, о чем тот с горечью пишет в "Письме в Истпарт ЦК ВКП(б)". Впервые "Письмо" было опубликовано в России в 1989 году в журнале "Вопросы истории".

После смерти Ленина Троцкий практически не печатался в России. Его попытки напечататься в "Правде" или "Известиях" наталкивались на сопротивление. При составлении сборника анкет участников Октябрьских событий Троцкому был выслан экземпляр анкеты, но напечатана она не была.

Печально известный процесс сталинского переписывания истории больше всего коснулся именно Троцкого. Это неудивительно: Троцкий был постоянным оппонентом Сталина еще при жизни В. И. Ленина, и с годами противостояние двух лидеров только усиливалось. После смерти Ленина борьба перешла в открытую войну двух главных претендентов на верховную власть.

Сталин добился того, что имя Троцкого исчезло из истории русской революции и стало олицетворением всего того, что враждебно Советской власти. Долгое время для русского человека имя Троцкого было синонимом контрреволюционера, шпиона и агента империализма. В августе 1936 года на процессе по делу Троцкого ему был заочно вынесен смертный приговор. После тайного его осуществления в 1940 году по приказу Сталина, в "Правде" появилась статья под характерным названием "Смерть международного шпиона".

Зарубежные советологи владели более полной информацией, имели доступ к источникам и не ощущали давление сверху, поэтому их работы более правдивы и ближе к истине. Однако взгляд извне всегда отличается от взгляда изнутри. Многие партийные разногласия были непонятны стороннему наблюдателю. Недостатком западных исследований является чрезмерное акцентирование внимания на личностном факторе в ущерб всему остальному, а также негативное отношение к теории марксизма и неприятие социализма как системы со стороны некоторых историков, что придает их исследованиям несколько тенденциозный характер. Гораздо ближе и понятнее для западных исследователей была публицистическая грань творческого наследия Троцкого. Прозападные симпатии и гладкий стиль, без ярко выраженных национальных особенностей, сделали его статьи популярными в Европе, а автору позволили занять достойное место среди западных критиков.

Фигура Троцкого, привлекавшая своим трагизмом и масштабом личности, провоцировала мистическую окраску его образа со стороны западных писателей. Демонизация и романтизация Троцкого видна во многих художественных произведениях, написанных о нем, в драмах и художественных фильмах. Русский герой нашел многих почитателей за рубежом. Среди них можно назвать члена Коммунистической рабочей партии М. Истмана, польского коммуниста И. Дойчера. М. Истман бывал в России в первые годы Советской власти; он встречался с Троцким, брал у него интервью, на основе которых писал книги о герое русской революции. Издав книгу "После смерти Ленина" (С. -П., 1925 г.), Истман невольно подвел Троцкого неуместной во время политических разногласий хвалой. Троцкий был вынужден написать протест против "передергивания фактов" [Семененко В. И., В трудных поисках истины: по страницам советской и зарубежной литературы о Л. Д. Троцком и "троцкизме", Харьков: Основа, 1991, С. 17] книги.

И. Дойчер первый получил доступ в закрытую секцию архива Гарвардского университета, официально открытую по завещанию Троцкого в 1980 году. Первый рецензент книги, Л. О. Дан, отмечала, что И. Дойчер пишет о своем любимом герое пристрастно и потому не совсем объективно, невольно искажая факты. Н. А. Васецкий отмечает осторожность, иногда чрезмерную, в описании близких Троцкому людей; по его мнению, автору мешает быть объективным его тактичность [Васецкий Н. А. Возвращающийся пророк/ Дойчер И., "Троцкий в изгнании", М.: Политиздат, 1994, С. 366].

После долгих лет замалчивания и фальсификации истории вопрос о восстановлении истины и реальной картины революции был поднят профессором И. К. Дашковским. Коммунист с 1917 года, Дашковский в 1927 году подписал "платформу 15" – последнюю открытую попытку Троцкого с соратниками противостоять Сталину, и в этом же году был исключен из КПСС. Со времени своей реабилитации в 1956 году Дашковский начал борьбу за восстановление истины. Он собирал материал, писал многочисленные статьи, которые по большей части оседали в столах редакций. В 1971 году профессор обратился с воззванием к XXIV съезду партии, где вновь настаивал на необходимости пересмотра истории. В своем письме он отмечает, что, скорее всего, он – единственный уцелевший из тех, кто подписывал "платформу 15" и "платформу 83".

Однако мифы оказались живучи, а источников и документов слишком мало. В 1989 году Троцкий еще не был реабилитирован.

После того, как открылся доступ к архивным материалам Троцкого, его наследие стало публиковаться. В основном выходили сборники его статей, собранных по какой-либо теме, с комментариями составителей. Большую роль в ознакомлении российского читателя с трудами Троцкого сыграл Ю. Фельтшинский. Именно он начал подготовку и издание архива Троцкого (напр., "Архив Троцкого: Коммунистическая оппозиция в СССР", М.: Терра, 1990). Этот огромный массив информации требует изучения. На сегодняшний день больше всего работ посвящено биографии Троцкого, осмыслению его роли в истории Октябрьского переворота, большой интерес вызывает тайна его смерти.

Среди современных исследователей, пишущих о Троцком, можно назвать Ю. И. Кораблева, В. И. Старцева, Н. А. Васецкого, Ю. А. Полякова, П. В. Волобуева, Д. А. Волкогонова. Эти исследователи рассматривали Троцкого как политического деятеля и давали его политический портрет на основе открывшихся материалов, бесед с уцелевшими современниками Троцкого, архивных данных. Они воссоздали политический портрет международно известного русского революционера для русского читателя, интересующегося историей своей страны.

Публицистика Троцкого не рассматривалась исследователями специально. В работах, посвященных политику, публицистическому творчеству отводились отдельные абзацы и фразы. Оценки публицистики Троцкого встречались также в виде эпизодов в письмах или высказываниях общественных деятелей начала века. В работах современных исследователей публицистической грани творчества Троцкого уделяется эпизодическое внимание.

Глава 1. Раннее творчество

Главные отличительные черты публицистических жанров – их злободневность, актуальность и доминирование в них личностного начала. Целенаправленность, отдельные содержательные акценты, некоторый пафос, особенности поэтики и стиля – все продиктовано особенностями личности автора. Многое в личности можно понять по соотнесению с биографией, поэтому не представляется возможным обойтись без некоторых ключевых деталей биографии Троцкого.

Личные мотивы публицистики Л. Д. Троцкого, ее идеологический пафос могут быть поняты с учетом биографических моментов его жизни.

Детство Льва Давидовича Троцкого прошло в обстановке, никак не предвещавшей того, что мальчик станет лидером рабочего движения. Вдали от промышленных городов, с рабочими, их проблемами и нуждами, в тихой деревне, с малообразованными родителями, но в достатке провел Троцкий первые годы своей жизни. На фоне этой скучноватой идиллии, однако, сформировался кипучий, переполненный энергией и жаждой деятельности характер, стремящийся как можно скорее и навсегда покинуть спокойное существование и окунуться в большую жизнь города с ее бешеным темпом и неограниченными возможностями для самовыражения.

Троцкий рос в обеспеченной семье крупного землевладельца и досконально знал деревенскую жизнь во всех ее проявлениях. Он видел своего прижимистого и изворотливого отца, "все мускулы" которого "были напряжены, все помыслы направлены на труд и накопление" [Троцкий Л. Д. Моя жизнь. Опыт автобиографии, М.: Панорама, 1991, С. 26], не оставляя времени для других интересов и чувств. Давид Бронштейн был абсолютно безграмотен и не стремился ничему научиться, лишь под конец жизни он стал немного разбираться в буквах, чтобы читать названия статей своего сына. Троцкий видел свою мать, коренную горожанку, которая пыталась приспособиться к крестьянской жизни. Анна Бронштейн любила читать, но делала это с трудом, сбивчиво и с запинками; именно ее настойчивое стремление дать детям хорошее образование помогло сыну малообразованных родителей стать блестящим эрудированным публицистом и политиком. Благодаря усилиям матери дети полюбили чтение. Но то, что мальчик в столь раннем возрасте превзошел – и довольно легко превзошел – своих родителей, вероятно, послужило началом заносчивой самоуверенности, характеризующей все творчество Троцкого и его отношение к окружающим. Его способности позволяли ему быть первым в школе, и с детства будущий лидер революции привык к своему превосходству над остальными. Это дало ему повод относиться к окружающим с некоторым пренебрежением, и со временем эта черта в нем только усиливалась. Г. А. Зив, юношеский товарищ Троцкого по "Южнорусскому рабочему союзу", в своей книге воспоминаний о Троцком пишет: "…быть повсюду и всегда первым, – это всегда составляло основную сущность личности Бронштейна; остальные стороны его психики были только служебными надстройками и пристройками" [Цит. по: Волкогонов Д. А., Троцкий: политический портрет, М., 1992, С. 56].

Помимо жизни своей зажиточной семьи Троцкий наблюдал поденных батраков. Сложно сказать, какие чувства пробуждали в мальчике эти усталые, голодные, оборванные люди, но что он не испытывал к ним симпатии – очевидно… Вероятно, жалость – ту ее разновидность, которая побуждает по возможности избегать контакта с предметом этой жалости.

Детство очень много значит в формировании личности. В этот период закладываются основы личности не поддающиеся анализу. Это происходит неосознанно, на уровне чувств, впечатлений. Троцкий пишет о своем детстве: "Это было сероватое детство в мелкобуржуазной семье, в деревне, в глухом углу, где природа широка, а нравы, взгляды, интересы скудны и узки". Очевидно, что этот период жизни Троцкого заложил в нем почти отвращение к деревне. Детство может побудить человека всю жизнь стремиться к чему-то, напоминающему раннюю пору жизни, или всю жизнь отталкиваться от воспоминаний. "Инстинкты приобретательства, мелкобуржуазный жизненный уклад и кругозор" [Троцкий Л. Д. Моя жизнь. Опыт автобиографии, М.: Панорама, 1991, С. 35] – вот что видел Троцкий в своем детстве и какими словами писал о своем в общем-то благополучном начале жизни, вот от чего он "отчалил резким толчком, и отчалил на всю жизнь" [Троцкий Л. Д. Моя жизнь. Опыт автобиографии, М.: Панорама, 1991, С. 36]. О чем бы он ни писал позже, крестьянство было для него синонимом чего-то застойного, косного – в общем, едва ли не худшим ругательством. Никогда не стеснявшийся в выражениях, о деревнях Троцкий пишет: "…питомники национального тупоумия…" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Внеоктябрьская литература, С. 34]. Говоря о Китае: "…его крестьянство, насчитывающее 300-400 миллионов голов, – это тяжелый пласт застоя, косности…". Считая людей по головам, как скот, Троцкий выражает свое отношение к этому слою даже больше, чем давая последующее оскорбительное определение.

Второе соприкосновение с крестьянской жизнью у Троцкого произошло во время ссылки в Сибирь в 1900 году. Троцкий обосновался в селе Усть-Кут и так описывал условия жизни: "Хозяин и хозяйка нашей избы пили непробудно. Жизнь темная, глухая, в далекой дали от мира. Тараканы наполняли ночью тревожным шорохом избу, ползали по столу, по кровати, по лицу… Весною и осенью село утопало в грязи… Я изучал Маркса, сгоняя тараканов с его страниц…".

Этот образ навсегда связывается для Троцкого с деревней и крестьянином. И в статье о К. И. Чуковском Троцкий крайне болезненно реагирует на фразу "русский мужик ни икон своих, ни тараканов ни за какие исторические коврижки не отдаст" [Троцкий Л. Д. Чуковский/ "Киевская мысль" №№ 136, 40 от 18 мая 1912 и 9 февраля 1914]. Это задевает его за живое! Все исконно русское кажется Троцкому деревенским, национализм в общепринятом смысле слова – "примитивный, тараканом отдающий".Для него национализм значит "приобщение всего народа к цивилизации", то есть уподобление европейской модели. Как можно дальше от деревни – в город, и еще дальше – в Европу, городскую по преимуществу, – вот к чему стремится Троцкий. А оказавшись далеко от дома, он не испытывает ностальгии. Среди всех его статей нет и намека на тоску по родине. Все, что напоминает о деревне, отдает для Троцкого тараканьим душком, и, может быть, и икону он отрицает главным образом потому, что "в деревенской избе таракан… охотно прячется за иконой" [Троцкий Л. Д. Чуковский/ "Киевская мысль"].

Отношение к крестьянству Троцкий переносит на всю Россию, которая кажется ему одной большой деревней. История России – примитивная, некрасивая потому, что ассоциируется для Троцкого с деревенской грязной избой и бородатым мужиком вместо романтических замков и рыцарей запада. Пусть все это было столь же грязно и, может быть, даже более кроваво – он не видел это вблизи, не жил этим, не рос в той обстановке. "…Мы, русские, – пишет Троцкий, – проходили свою историю, так сказать, по сокращенному учебнику. Мы не знали ни рыцарства, ни крестовых походов, ни готических соборов. Усвоив нашей литературе романтическое направление, Жуковский обогатил наше сознание теми идейными элементами, которые были завещаны Западной Европе эпохой феодализма и католицизма" [Троцкий Л. Д. В. А. Жуковский/ "Восточное обозрение"]. Отрицая все самобытное, Троцкий становится самым последовательным западником. Троцкий – гражданин мира. Он любит свое время за то, что можно не ограничиваться своей страной, что человеку принадлежит вся планета. ХХ век – время неограниченных возможностей и глобального размаха. Привести к свету весь мир, перестроить всю Землю – кажется возможным. А Россия, вечно отстающая и довольствующаяся объедками политических течений и философских исканий со стола Запада, благодаря стечению обстоятельств стала трамплином для осуществления мечты, в поражение которой Троцкий не верил до самой смерти.

Отсюда отличительная особенность стиля Троцкого: в нем отсутствуют приметы национальности. Это гладкий, универсальный стиль, без народных мотивов, без традиционных для русской литературы образов. Творчество Троцкого понятно всем западным читателем из-за отсутствия национальной специфики.

Все время обучения в Одесском реальном училище Святого Павла и Николаевском училище Троцкий оставался первым учеником без особых усилий. Легкость, с которой ему давалась учеба, поддержала в нем чувство интеллектуального превосходства над окружающими. С этого времени Троцкий стремился всегда и во всем быть первым, у него развивается тщеславие, не раз отмеченное всеми, кто общался с ним на протяжении всей его жизни. Он становится неформальным лидером в классе и впоследствии всегда легко и естественно занимает это место в любом обществе и кружке. "Огромная властность и какое-то неумение или нежелание быть сколько-нибудь ласковым и внимательным к людям, отсутствие того очарования, которое всегда отличало Ленина, осуждали Троцкого на некоторое одиночество" [Луначарский А. В., Великий переворот, Пб., 1919], – писал А. Луначарский.

Самомнение и эгоцентризм составляют отличительную особенность не только личности, но и всего творчества Троцкого. Отсюда резкие и бескомпромиссные оценки, готовность обсуждать любую тему, убежденность и убедительность, уверенность в собственной непогрешимости. Для Троцкого никогда не существовало непререкаемых авторитетов, и нередко он бывал единственным, кто осмеливался свергнуть кумира. Так, например, было с корифеем марксизма Плехановым. На II съезде партии Троцкий высказывался о нем крайне непочтительно и "с необыкновенной ретивостью атаковал его", и это в то время, когда Плеханов считался "абсолютно неприкосновенным величеством" и все "даже сторонние люди в полемике подходили к нему без шапок" [Луначарский А. В., Великий переворот, Пб., 1919]. Троцкий часто оказывался тем, кто осмеливался бросить первый камень.

Главным для Троцкого всегда оставался он сам, его мнение, его переживания, а его талант и несокрушимая убежденность в собственной правоте позволяли заразить своими идеями других. Отсюда – кажущееся противоречие: его оценки и критика часто зависели от личных симпатий, и в то же время никакие теплые человеческие чувства, дружба и симпатия не могли помешать Троцкому резко и оскорбительно выступить против человека, которым он раньше восхищался… Один из самых ярких примеров: о своих недавних товарищах по партии, меньшевиках, о людях, убеждения которых он разделял на протяжении нескольких лет, Троцкий на Втором съезде Советов в 1917 году скажет: "Вы – жалкие единицы, вы – банкроты, ваша роль сыграна, отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть: в сорную корзину истории".

Ни люди как таковые, ни природа никогда особенно не волновали Троцкого, поэтому ни прекрасные пейзажи его родины, ни интересное окружение в училище не оставили в его душе никакого следа и никогда не проявлялись в его творчестве, не играли никакой положительной роли в его жизни. Язык Троцкого отразил эту особенность характера: мы не встретим у него ярких образов, интересных сравнений, метафор. Суховатый стиль демонстрирует нам только интеллектуальность, не смягченную чувством.

В школьные годы Троцкий увлекался искусством. Он довольно серьезно занимался живописью, любил театр, который поражал его воображение. Благодаря своему родственнику, М. Ф. Шпенцеру, крупному издателю, Троцкий со времен отрочества был знаком с редактированием, хорошо знал, что такое корректура, набор, печать. Знакомство с журналистами, писателями, артистами привили ему любовь к слову, которая сопровождала его "с ранних лет, то ослабевая, то нарастая, а вообще несомненно укрепляясь" [Троцкий Л. Д., Моя жизнь. Опыт автобиографии, М.: Панорама, 1991, С. 56]. Способность писать легко и талантливо сделала это занятие любимым делом Троцкого. Чем бы он позже ни занимался, перо всегда было его главным оружием. Один из первых псевдонимов, которым он подписывал свои статьи – "Перо", очень четко отражает особенность жизни Троцкого, а именно то, что каждый его шаг был им описан. Можно сказать, что Троцкий буквально не выпускал пера из рук, всегда готовый писать, или, если уж не мог писать сам, обязательно просил секретарей стенографировать за ним речи, а потом, лично их поправив, посылал в различные издания в виде статей. И как бы он ни был занят, он всегда находил время для документирования всех событий, случавшихся с ним и вокруг него, всех встреч и всех речей. Легкость и ясность стиля, острый ум, наблюдательность, яркость изложения сделали Троцкого блестящим критиком, пусть непримиримым и резким, но оригинальным и интересным. Кто знает, как сложилась бы его творческая судьба, не завладей его воображением единственная пагубная идея, подчинившая себе все его многочисленные таланты и деформировавшая все его оценки, сделав их однобокими и во многом неверными. Идея революции заставила Троцкого мерить искусство политическими мерками, критериями для него стали верность идее и преданность революции, и эта доминирующая мелодия заглушала робкие нотки объективности в его критических статьях. Троцкий стал одним из основоположников политического подхода к искусству, и внес огромный вклад в становление новой методологии. Идеи Троцкого, его оценки стали очень популярны и широко использовались и после его высылки из страны, вплоть до окончания режима. Чего стоит один ярлык "попутчики", введенный в обиход именно с подачи Троцкого.

Обратимся сейчас к тем его статьям, которые были написаны до того, как идея революции завладела Троцким полностью, до того, как он был окончательно втянут в борьбу за свою идею.

Во время ссылки, пребывая в сибирском селении Усть-Кут, Троцкий много читал, продолжал свое образование, следил за публикациями в журналах и сам много печатался. Со сжигавшей его жаждой деятельности он хватался за любую тему, и его творчество этого периода отличается небывалым для него разнообразием. С первозданным пылом он пишет о классиках, современниках, писателях, журналистах, врачах, известных людях, даже о сомнамбулизме. Сам он позже, после революции, не станет работы, написанные им до 1905 года, объяснив это тем, что тогда была совсем другая эпоха и в его статьях "еще слишком много ученичества" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция", М.: Политиздат, 1991, С. 14]. Особенно часто Троцкий печатался в местном сибирской газете "Восточное обозрение". Некоторые свои работы он переправлял за границу, они попали в "Искру" и вызвали положительный отклик. "Троцкий был преисполнен кипучего, хотя и незрелого, но чудесного энтузиазма" [Дойчер И. "Троцкий: вооруженный пророк", С. -П., 1925], и его статьи не могли не вызвать интереса, несмотря на отсутствие в них глубины. Это был блестящий дебют для молодого публициста. Никто не знал, что работы написаны очень юным еще человеком, только что открывшем для себя Маркса. По словам И. Дойчера, Троцкий "обладал чудесным даром блефа" и мог писать и спорить о чем угодно. Интуиция, острый ум и логическое мышление (в школьные годы Троцкий увлекался математикой) позволяли ему рассуждать о предметах, знакомых ему лишь поверхностно, понаслышке. Так, например, в последние годы XIX века, когда Троцкий заканчивал учебу в Николаеве, он посещал кружок молодых социалистов и яростно доказывал несостоятельность марксизма, с которым к тому времени был знаком лишь понаслышке. ("…В 1896-1897 годах я был противником Маркса (которого не читал)", – писал он позже товарищу своей юности Невскому) [Цит. по: Волкогонов Д. А. "Троцкий: политический портрет", М.: Политиздат, 1994].

Отметим некоторые общие особенности публицистики Троцкого. Одна из характерных черт его письма – очень лаконичные и строго функциональные названия статей. Это особенно заметно в начале творчества; позже, после депортации, ореол трагического героя привнесет в стиль Троцкого особый пафос. Пока в заглавие выносится фамилия героя статьи, название рассматриваемого произведения, привлекшая внимание автора проблема. Пример подобных названий: "В. А. Жуковский", "Н. В. Гоголь", "Глеб Иванович Успенский", "О Бальмонте", "Лев Толстой"; "О пессимизме, оптимизме, ХХ столетии и многом другом", "Нечто о сомнамбулизме", "О настроении" и т. д.

Стиль Троцкого отличается прозрачной ясностью, железной логикой изложения, простотой восприятия и категоричностью оценок. Ленин отмечал, что раннее творчество Троцкого страдало вычурностью и фельетонным пафосом, однако этот недостаток постепенно сгладился. Можно отметить также, что первые работы Троцкого иногда перегружены цитатами. Статьи Троцкого первых лет ХХ века будто еще продолжают некоторые традиции века XIX, когда "в романе, политике и лирике одинаково ездили на перекладных" [Троцкий Л. Д. Освобождение слова/ "Киевская мысль" № 51 от 20 февраля 1914]. Неторопливое, обстоятельное изложение с многочисленными отступлениями скоро перейдет в телеграфную лаконичность формы, в соответствии с убыстряющимся темпом жизни.

В композиции статей данного периода можно отметить цельность и единонаправленность: они не распадаются на отдельные части, а мысль автора не сворачивает с намеченного пути. Для сопоставления вспомним живой и эмоциональный стиль Белинского, который мог, говоря об одном, перейти к другой и третьей теме, повинуясь прихотливо возникающим ассоциациям. Статьи Троцкого очень логичны и последовательны в реализации замысла.

Если критик пишет о писателе, он неизменно в начале статьи отдает должное художественным достоинствам автора; затем отмечает слабые стороны, которых оказывается неизменно больше; после этого вскрывает социальные корни недостатков и намечает пути к исправлению оных. Подобным же образом Троцкий описывает жизненные и общественные явления, однако в этом случае не отмечает достоинств, начиная с критики.

Заметим, что негативный характер критики вытекает из специфики жанра публицистики: задача публицистики – указать проблему и по мере возможности решить ее, то есть побудить общество к ее решению. Троцкий в большей мере являлся публицистом, и потому литературную критику использовал как повод для публицистического выступления на социальную или политическую тему.

Обращает на себя внимание склонность Троцкого к масштабным обобщениям. При обобщениях допустимы погрешности. При этом можно вычленить из огромного массива причин и следствий только самое нужное и расставить необходимые акценты. В искусстве направленного тенденциозного обобщения Троцкий был мастер. Так, например, он делает беглый обзор истории романтизма в статье о Жуковском, акцентируя внимание только на социальных аспектах явления, его происхождения и развития и оставляя в стороне художественные и иные ценности.

Подход к анализу романтизма весьма оригинален и необычен, пишет он очень живо и ясно. Его взгляд проницателен и безупречен по четкости с учетом точки зрения и ракурса. Он рассматривает явление со стороны социальной значимости, вероятно, первый оценивая творчество Жуковского с позиций социологии, а самого автора – с точки зрения общественной полезности. О художественных достоинствах произведений Жуковского говорили другие, и много говорили – зачем повторять уже известное; мимоходом отметив, что произведения, несомненно, имеют безусловную художественную ценность, Троцкий оставляет за скобками то, что ему не интересно. Так, в статье "Н. В. Гоголь" Троцкий пишет, что "…теперь писать о Гоголе в беглом фельетоне значит делать автора "Мертвых душ" безответной жертвой нескольких общих мест и банально-панегирических фраз" [Троцкий Л. Д. Н. В. Гоголь/ "Восточное обозрение" № 43, 21 февраля 1902]. Троцкий отказывается от проторенного пути и обо всем говорит по-новому, примеряя к своей идее и отбрасывая ненужное. У него свежий для его времени взгляд – взгляд публициста, рассматривающего все в зеркале сегодняшнего дня и извлекающего из вечного то, что нужно ему сейчас для действий. Только обычно публицисты, пишущие на злобу дня, не претендуют на то, чтобы их точка зрения осталась на века. Троцкий категоричен, он и мысли не допускает о том, что когда-нибудь его слова и суждения будут пересмотрены, тем паче опровергнуты или забыты.

Оценивая творчество Жуковского, Троцкий следует, сам того не замечая и не отдавая себе в том отчета, традициям классицизма. Социальная обусловленность искусства, его служебная роль и в какой-то мере подчиненное положение, призыв улучшать искусством жизнь, причем напрямую, и решать с его помощью социальные и политические проблемы – вот что провозглашает Троцкий. С этой точки зрения Троцкий осуждает мистицизм и тип романтизма, представленный Жуковским, за то, что они не соответствуют вышеописанной модели. Троцкий называет их бегством из реальной жизни, а это непростительно с позиций социологизма, на которых твердо стоит критик. Троцкий поддерживает в романтизме то, что поощряет борьбу и призывает к битве, он одобряет в этом направлении только "боевые освободительные ноты" [Троцкий Л. Д. В. А. Жуковский/ "Восточное обозрение" № 89, 19 апреля 1902], но этих нот он не слышит в нежных напевах лирики Жуковского. Поэтому его оценка творчества классика не очень лестна…

Троцкий признает заслугу поэта в том, что тот "подготовил почву" для эпохи Пушкина, призывая "… быть за это благодарным". Этот сомнительный, снисходительный комплимент – любимая оценка Троцкого. Так же, только несколько грубее, он впоследствии будет отзываться практически о каждом поэте и писателе, даже о целых направлениях. Все они послужат навозом для будущей внеклассовой, общечеловеческой культуры, которой пока не видно и начала; идет лишь подготовка подготовки к этому пиру искусств. Оценив творчество поэта "по заслугам" – по общественным заслугам автора, а не по его произведениям, Троцкий говорит: но все же он готовит будущее, так давайте, как это ни сложно, будем снисходительны! Такое отношение к миру свойственно ему вообще, и чувство непререкаемого превосходства над окружающими он переносит на всех, о ком пишет, будь то классики или современники. Во всех его оценках слышится этакое снисхождение, он всегда выше тех, кого судит. Резко и едко осудив, он в иных случаях покровительственно похлопывает раскритикованного по плечу: ничего, зато готовишь место для светлого будущего, на твоих ошибках учимся.

Подход к любой проблеме со стороны классовых интересов характеризует творчество Троцкого даже самого раннего периода. Проникнутый прочитанным в ссылке Марксом, Троцкий лишь систематизировал и привел в порядок взгляды, свойственные ему раньше. Прагматизм и утилитаризм были для него всегда мерой всех вещей и явлений, и марксистские представления о классовой обусловленности всех явлений социального общества вписались в мировоззрение Троцкого очень легко, естественно и гармонично.

В свете социологических представлений Троцкий видит все проблемы философии без лишних сложностей, просто и ясно. "…К искусству отношение у него холодное, философию он считает вообще третьестепенной, широкие вопросы миросозерцания он как-то обходит…" [Луначарский А. В., Великий переворот, Пб, 1919] – писал о Троцком Луначарский.

Так, например, вызывающие многочисленные дискуссии теории сверхчеловека у Ницше и Горького видятся ему как обоснования собственной полноценности и оправдания собственного существования. "Единственный путь к правильному изъяснению и освещению ницшеанской философии, это – анализ общественной почвы, породившей этот сложный социальный продукт" [Троцкий Л. Д. Кое-что о философии "сверхчеловека"/ "Восточное обозрение" №№ 284, 287, 289 за 1900], считает Троцкий. Он выявляет социальные корни двух мыслителей и видит деталь, объединяющую их: оба – из отвергнутых здоровым обществом слоев, не нужных крепкой буржуазной системе. Ницше представляет "умственных пролетариев", паразитов на теле общества, тяготящихся, по мнению критика, своей ненужностью в производственном процессе. Горький представляет отбросы общества, ни на что не годные – самое дно. Таким слоям просто необходимо утвердиться, обосновать свое право жить именно так, как они живут, и они делают это через новые философские системы. Переворачивая все с ног на голову, они отталкивают отвергающее их общество, создают свою новую шокирующую мораль. А талант певцов этих новых идей позволяет увидеть прекрасное в безобразном, правильное и истинное в извращенном и безобразном. Впрочем, Троцкий отмечает, что идеи, провозглашенные Ницше, не столь новы, и система двойной морали существовала всегда и во все времена. Он приводит ясные и близкие его идее примеры из недавнего крепостного права, иллюстрируя извечное присутствие в жизни главных идей Ницше. Да, это не ново, но выражено талантливо, и именно сейчас, в данный момент эти идеи нашли такой широкий отклик среди тех, кому жизненно необходимо противопоставить себя обществу. Именно теперь – когда возникли ущербные слои населения, с готовностью и благодарностью ухватившиеся за теорию сверхчеловека.

Троцкий говорит о философских системах Ницше и Горького как обычно обобщенно, выбирая только то, что может послужить ему иллюстрацией собственных идей. Он не отрицает всего остального, он оставляет за скобками общеизвестное и на много рядов описанное. Текст статьи не оставляет сомнения в исключительной эрудиции и начитанности автора, но очевидно, что перед нами лишь вершина айсберга – то, что Троцкий находит нужным выбрать для данного конкретного момента и ситуации. "Такое сведение ницшеанства с литературно-философских высот к чисто земным основам социальных отношений представляется нам тем более необходимым, что чисто идеологическое отношение к ницшеанству, обусловливаемое субъективными моментами симпатии иди антипатии к моральным или иным тезам Ницше, не доводит до добра…" [Троцкий Л. Д. Кое-что о философии "сверхчеловека"/ "Восточное обозрение" № № 284, 286, 289 за 1900], – поясняет автор.

Статья о Гоголе была написана к годовщине смерти писателя. Немного знакомые с моделью подобных статей, мы легко можем себе представить, что найдем в этой. И ожидание нас не обманет. Во-первых, это искрометное изложение, легкий для чтения стиль и свежий взгляд. Конечно, Гоголь заслужил восхищение и уважение автора: ведь великий писатель "дал литературе существование, навсегда связав ее с жизнью" [Троцкий Л. Д. Н. В. Гоголь/ "Восточное обозрение" № 43, 21 февраля 1902] и перебросил мостик между искусством и человеком, народом. Гоголь – родоначальник социальной, национальной и реалистической литературы. Но мы не ошибемся в ожиданиях, если предположим, что далее герой русской словесности будет подвергнут критике. В самом деле: он "не возвышался до цельного критического взгляда на тогдашний общественный строй".Финал "Мертвых душ", где Русь уподобляется бешено несущейся тройке, Троцкий называет "странным лирическим взрывом".И, конечно, особую горечь вызывают у молодого публициста "Выбранные места из переписки с друзьями", где Гоголь становится "узким моралистом".Напомним, что многие критики, чье недоумение вызвало это сочинение Гоголя, склонны были объяснять его появление психическим расстройством писателя. Но нет сомнения, что Троцкий найдет близкое его позиции объяснение. Действительно, читаем: "Не психиатрическая, но социально историческая точка зрения может вывести нас на дорогу".

По мысли Троцкого, трагедия Гоголя состояла в отсутствии вокруг него "устойчивой "интеллигентной" атмосферы", которая приобщила бы писателя к "передовой общественной идеологии".Талант Гоголя состоял в том, что он, не задумываясь о причинах, воспроизводил увиденные образы, но при этом принципы общественного строя, являвшиеся причиной воспроизведенного уродства и ужаса, почитал священными. Гоголь примкнул к кружку Пушкина, который "оказывал ему большую поддержку как художнику, но совсем неспособен был расширить его общественный кругозор".Внутреннее противоречие между образами, которые честно отображало его перо, и непонимания причин его, невозможность (в силу органической правдивости) нарисовать с натуры положительный образ сломили Гоголя. "Собственное художественное творчество породило потребность осмыслить жизнь", и Гоголь искал решение с помощью "тех жалких приемов мышления, которые были переданы по традиции" [Троцкий Л. Д. Н. В. Гоголь/ "Восточное обозрение" № 43, 21 февраля 1902]. Отсюда – появление "Переписки".

Таким образом, Гоголь предстает перед нами художником, который сам не понимал, что творил, а прозрев, ужаснулся и ударился в мистику. Не психопат, а ограниченный человек, испугавшийся дела рук своих. Зато мыслители, идеологические подкованные, увидели в изображенной действительности то, что не дано было видеть самому творцу.

Похожая причина – потребность разобраться в происходящем, понять причины общественных волнений, определить свое место в быстро меняющемся мире, и при этом отсутствие твердого ориентира – породила, по мнению Троцкого, декадентскую поэзию ("О Бальмонте"). В подобной ситуации "только и остается… пустить свой поэтический челн по воле эмоциональных волн, выбросив разум, оказавшийся в качестве руля несостоятельным, на прозаический берег" [Троцкий Л. Д. О Бальмонте/ "Восточное обозрение" № 61, 18 марта 1901]. То есть, путь, приведший поэтов к декадентскому идеалу, конечно, "как и все в человеческой жизни, имеет корень в общественных условиях". Несмотря на порицание декаданса как явления и неприятие позиции новых поэтов, вся статья проникнута юмором и озорством. При всем уважении к творчеству Бальмонта нельзя не улыбнуться, читая стихотворение, переписанное Троцким в обратном порядке и в самом деле немного от этого потерявшее.

Из общего ряда критических статей Троцкого раннего периода резко выделяется статья о Леониде Андрееве. В ней Троцкий отошел от всех своих принципов, формирующихся в тот период. Эта статья является настолько нехарактерной для Троцкого, что будет интересно ее рассмотреть подробно.

В статье о Леониде Андрееве нет ни одной критичной фразы, хотя Троцкий ясно видит, что восприятие мира у Андреева в корне отличается от его собственного. "Он почти совершенно устраняет объективную, социальную сторону жизни своих героев" [Троцкий Л. Д. О Леониде Андрееве/ "Восточное обозрение"], – пишет Троцкий, и это не вызывает у него никаких возражений. Об одном из рассказов ("Молчание") Троцкий говорит: "Здесь нет места публицистическому критерию: произведение не имеет общественных измерений. Оно все, – с начала до конца, – цельный психологический сгусток".Здесь невозможно применить иной критерий, кроме художественного, и Троцкий не оценивает рассказы Андреева с марксистской точки зрения.

Троцкий находит у Андреева близкую ему идею о том, что необходимо выйти за пределы "бюджета обывательской души", и что для этого необходимо очищающее и обновляющее воздействие какой-либо внешней силы. Тогда душа вырвется из порочного круга и предстанет в своем истинном виде. Для Андреева этой силой становится какая-нибудь "могучая эмоция": ужас, отчаяние, страх, чаще всего охватывающие человека перед лицом смерти. Для Троцкого высшая сила – революция. Для обоих авторов прозрение и просветление достигаются через страдания, путем жертв и лишений, и путь к очищению долог и труден. Только для Андреева этот путь совершается в душе человека, по мысли: хочешь исправить мир – начни с себя. Это подход индивидуалистический. Для Троцкого же исправлять мир нужно начиная с внешних, социальных условий, а душа человеческая возвысится, если не будет классовых противоречий и будет устранено социальное неравенство. Это подход марксистский.

Однако в молодости Троцкий еще мог иногда отрешиться от своей идеи и воспринять чужую, хоть это происходило крайне редко. Исключительный талант Леонида Андреева увлек Троцкого. Даже стиль его статьи изменился под воздействием прочитанного, впитав особенности писателя. Здесь были бы неуместны обычные выражения марксистских оценок, и во всей статье мы не встретим ни одной партийно-классовой фразы. Мы встретим здесь такие несвойственные Троцкому слова, как "трогательный", "восторг любви к жизни и людям", "смутный, чарующий призыв души" и др. Так же мало свойственно Троцкому восхищаться поэзией – чистой поэзией, не содержащей социальной идеи. Однако здесь Троцкий пишет с явным восторгом, что "к чему ни коснется этот писатель, он все превращает в чистейшее золото поэзии".

Троцкий ясно видит и показывает нам, что "Леонид Андреев питается теми же… психологическими переживаниями, на которых взросло наше декадентство" [Троцкий Л. Д. О Леониде Андрееве/ "Восточное обозрение"], которое Троцкий так резко критиковал. Но даже это не мешает критику восхищаться писателем: Троцкий отмечает, что "почти из одной и той же глины делается печной горшок и торс Бельведерского Аполлона".

Интересно отметить, что Троцкий отрицательно отнесся к оценке рассказа Андреева "Молчание" одним критиком (автор не указывает его имени). Тот порицал писателя за недоговоренность, недосказанность и фактические упущения. Троцкий считает, что писать об общественных причинах происходящих в рассказах Андреева трагических событий мог бы другой писатель в другом рассказе. У Андреева главное – "заразить читателя душевной музыкой одиночества и молчания" [Троцкий Л. Д. О Леониде Андрееве/ "Восточное обозрение"]. Следовательно, и оценивать произведение нужно с позиций психологизма и художественности, а не с точки зрения их общественного значения.

Пожалуй, это единственный в своем роде случай, когда Троцкий здесь использует принцип индивидуального подхода к оценке произведений искусства и осуждает тенденциозность в критике. Позже Троцкий станет оценивать произведения только с точки зрения марксистского подхода и создаст "…тип эстетики, продолживший традиции нормативизма эстетики Буало и классицизма…" [Борев Ю. Эстетика Троцкого/ "Литература и революция", С. 13] (Ю. Борев). Через двадцать лет Троцкий скажет: "…явно ядовитым, разлагающим тенденциям искусства партия дает отпор, руководствуясь политическим критерием" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция", С. 24]. Система двойной морали ясно станет прослеживаться уже в следующем периоде творчества Троцкого.

Глава 2. Революция 1905 года

Революция 1905 года стала тем толчком, который позволил талантам Троцкого раскрыться полностью. Революция явилась идеальной формой самовыражения, позволившей отдельным личностям, поднявшись над массой, над толпой, обрести и проявить всю полноту своего дара. Она выдвигала не первый план не партии, не группы, а отдельные личности, становившиеся над массой, ведущие ее за собой. Это была стихия Троцкого. Здесь он чувствовал себя на месте, здесь выявились скрытые ранее возможности и силы, кипевшие в нем. "Революция 1905 года создала перелом в жизни страны, в жизни партии и в моей личной жизни. Перелом был в сторону зрелости" [Троцкий Л. Д. Моя жизнь. Опыт автобиографии, М.: Политиздат, 1991, С. 58], – скажет Троцкий позже.

Узнав о революции, Троцкий сразу же поспешил в Россию и с головой погрузился в энергичную деятельность. Его умение быть повсюду одновременно и делать сразу много первоочередных дел вызывало восхищение. До 3 декабря [арест на заседании Петербургского Совета рабочих депутатов] Троцкий писал воззвания, листовки и прокламации, выступал на многочисленных митингах, принимал участие в III съезде партии (резолюция съезда была принята на основании тезисов Троцкого), издавал "очень бойкую, очень хорошо редактированную, маленькую дешевую" (А. Луначарский) "Рабочую газету", писал передовицы в ленинских газетах "Начало" и "Известия". "Как мы в этом водовороте жили, мне самому неясно", – говорил он, но очевидно, что это время – одно из счастливейших в жизни Троцкого: он нашел свое предназначение и путь к осуществлению всех своих стремлений. С самого юного возраста Троцкий знал, что станет великим человеком, и мечтал оставить след в истории; поэтому он так серьезно относился ко всем своим документам, сохраняя любые бумажки, по которым хоть бегло, мимоходом пробежало его перо. И вот теперь – какое широкое поле для деятельности, какое море возможностей! Почувствовав, что звездный час настал, честолюбивый Троцкий усилил свое внимание к наследию, которое должно было войти в историю. А. Луначарский вспоминает, как Троцкий, "положив ногу на ногу, записывал карандашом конспект того экспромта, который ему пришлось сказать на митинге" [Луначарский А. В. Великий переворот, Пб., 1919]. В этом – весь Троцкий: ни на минуту не забывать о том, чтобы каждое его слово вошло в историю.

Сразу меняется тон статей на гораздо более уверенный и зовущий к одной цели – к революции. Дар убеждать и вести за собой раскрылся в Троцком до конца. Если раньше Троцкий выражал одну владевшую им идею через призму отвлеченных тем, то теперь его статьи прямолинейны и направлены точно в цель. "Все должно бить в одну точку: прокламации, речи, кружковые занятия", – пишет Троцкий в "Политическом письме", опубликованном в "Искре" ["Искра" № 93, 17 марта 1905]. И эта точка – вооруженное восстание пролетариата.

Теперь язык публициста – не долгие обстоятельные статьи; главный жанр тех дней – короткая газетная заметка, обращение к народу, прокламация. Газетная публицистика выходит на первый план. Ее отличает четкая определенность цели каждой конкретной публикации; адресность и направленность конкретному общественному слою и соответственные поправки стиля с учетом особенности каждого слоя; резкая полемика с другими публикациями, отстаивающими иные точки зрения; ссылки на сегодняшние события и происшествия, уже неизвестные и непонятные сегодня; множество имен, бывших на слуху тогда и ни о чем не говорящие сегодня. Теперь материал публициста – не теоретические дискуссии, а сама жизнь. Троцкий пишет, что "уже с самого начала нового столетия, вместе с наступлением политического прибоя, толстому журналу наносится смертельный удар. Его заменяет политическая газета с ярко очерченной программой действий…" [Троцкий Л. Д. Судьба толстого журнала/ "Киевская мысль" № № 75, 78 от 16, 19 марта 1914]. Эта тенденция получила дальнейшее развитие в последующие годы, а в дни революции 1905 года политическая газета на пике популярности и в зените успеха. Новое время выдвигает на первый план новые стили и жанры, предъявляет к публицистике новые требования. Троцкий схватывает их на лету, и Председателя Петербургского Совета рабочих депутатов можно смело назвать пионером новой публицистики.

Жесткость и бескомпромиссность присутствуют в любой публикации Троцкого. В статье "Демократия и революция" [Троцкий Л. Д. Сочинения, т. 2, М., 1925] он обличает демократию, желающую идти мирным путем реформ. Все попытки договориться, урегулировать конфликт отвергаются с презрением, а выпады против демократов полны яда или обидной иронии. Даже Союз Союзов, собравший революционно настроенную интеллигенцию и поддержавший рабочее стачечное движение, заслужил лишь снисходительную похвалу и порцию издевок. Единица Союза Союзов – "образованный филистер", которого революция "всполошила", "оставила без газеты, потушила в его квартире электрическую лампу и начертала огненные письмена каких-то новых смутных, но великих целей"."Может быть, – пишет Троцкий ядовито, – мы лучше поймем драму его души, если возьмем его не в тот момент, когда он пишет радикальную революцию, а посмотрим его на дому за чайным столом".Восторг мещанского радикала – "Уничтожение царского самодержавия – в розничной продаже пять копеек!" [Троцкий Л. Д. Оппозиция и революция/ Сочинения т. 2, М., 1925] – вызывает только презрительную улыбку Троцкого.

Единственная демократия, которую Троцкий признает – революционная демократия. Он пишет, что "партия, которая принципиально стоит за мирные средства, деятельность которой рассчитана на соглашение, а не на революцию, при политических условиях России не может быть демократической партией" [Троцкий Л. Д. Демократия и революция/ Сочинения т. 2, М., 1925]. И доказывает, что интересы абсолютизма и истиной демократии настолько противоположны, что любое соглашение между ними – обман, уступки со стороны самодержавия – ложь, а со стороны демократии – трусость.

Полемизируя с "Сыном отечества", "Освобождением", "Нашей жизнью" Троцкий рисует обобщенный образ "мягкотелого демократа", в белом фартуке возводящего храм Свободы, Истины и Права и желающего своим примером заразить "высшие сферы", чтобы они прониклись благочестивым настроением и присоединились к строительству. Глядя на это, Троцкий язвительно восклицает: "Какая глубокая политика! Какой гениальный стратегический план!".Нет, эта дорога не для него. Он рожден быть не строителем, а вождем и вершителем судеб, и он добьется бескомпромиссного, полного счастья для народа. На этом пути не может не быть жертв и лжи, но во имя великой цели все оправдано, но "смелая, наполовину бессознательная ложь якобинской демагогии… в своем революционном самозабвении находит долю своего прощения" [Троцкий Л. Д. Интеллигентская "демократия"/ Сочинения т. 2, М., 1925]. Лучше такая ложь, зовущая вперед, чем "предсмертная тоска" "бедных, мягких, жирондистских душ", которая ничего не может предпринять и лишь трусливо ждет исхода. В этом противостоянии, аналогию которого Троцкий видит в противостоянии жирондистов и якобинцев, на самом деле сошлись гуманизм и стремление к диктату и террору.

Гуманизм, выразителем которого являлась либеральная печать и ее оратор на съезде журналистского союза Короленко, думает о конкретном человеке и не хочет жертв во имя чего бы то ни было. Тем более что эти жертвы по большей мере случайны. Гуманизм понимает, что нельзя идти к добру через зло. Мнение Троцкого: только насилием и террором можно прорваться в светлое будущее. Этим своим убеждениям Троцкий останется верен до конца. И уже в изгнании, в 1938 г. Троцкий напишет: "Так, даже в самом остром вопросе – убийство человека человеком, – моральные абсолюты оказываются совершенно непригодны. Моральная оценка, вместе с политической, вытекает из внутренних потребностей борьбы" (Брошюра "Их мораль и наша") [Цит. по: Дойчер И. Троцкий в изгнании, С. 347]. Надо, однако, отдать должное лидеру революции: он готов жертвовать и собой. "Троцкий… готов был бы, вероятно, принести какие угодно личные жертвы, конечно, не исключая вовсе и самой тяжелой из них – жертвы своей жизнью…" – пишет о нем Луначарский. Но одержимость и готовность поставить на карту все – и свое, и чужое – не доказательство правоты. Н. Бердяев отмечает: "…человек, фанатизированный ложной идеей, способен выносить внешние лишения, нужду и страдания, он может быть аскетом… потому, что одержимость одной идеей и одной целью вытесняет для него все богатство и многообразие бытия и делает его естественно бедным…" [Бердяев Н. Духи русской революции/ "Литературная учеба" № 2, 1990].

Время показало, кто был прав в заочном споре между Троцким и Короленко. Мы вернулись к системе ценностей общечеловеческого гуманизма и с уважением вспоминаем имя Короленко; имя Троцкого будоражит, волнует и ужасает. Но тогда маятник истории качнулся в сторону непримиримых русских "якобинцев"…

Время диктовало новые нормы. Упраздняются дипломатичность и тактичность, вежливость и взаимное уважение. На смену им приходят грубая нетерпимость к малейшим проявлениям инакомыслия и принципиальная безжалостность, резкость и оскорбительные обличения, ярлыки и разоблачения. "Претенциозная пошлость", "демократические прихвостни", "медный лоб", "политические евнухи" и т. п. – такими словами Троцкий говорит о своих противниках. Из обращений исчезает слово "господин", Троцкий говорит о противниках иногда даже не указывая инициалов. Зато свежим веянием стало появление еще не затасканного обращения "товарищ", в соседстве с которым "господин", воспринимается как оскорбление.

Троцкий отмечает произошедший сдвиг в обществе: на первый план выходит недавно сформировавшийся, молодой класс – пролетариат. Этот класс внимал призывам демократической интеллигенции, его имя служило знаменем для социал-демократов, которые отстаивали интересы нового класса и угрожали правительству восстанием со стороны пролетариев. Но вот наступил момент – и пролетарий выступил реальной силой. Интеллигенция распалась на две группы: одна в ужасе осудила рабочих, не приняла того факта, что рабочие стали самостоятельной политической силой, и отказалась считать их полноправными членами социал-демократической партии. Другая постаралась приспособиться к новым обстоятельствам и принять сложившуюся ситуацию, может быть, даже использовать. Троцкий насмешливо, с едкой иронией говорит и о той, и о другой части интеллигенции.

Интеллигенция, по его мнению, всегда играла роль выразителя интересов другого класса, предвестника грядущих перемен. Удивительно, но в этом вопросе мнение Троцкого совпадает с мнением его постоянного оппонента Н. Бердяева, который в статье "Духи революции" писал: "Никогда русская интеллигенция не переживала истории и исторической судьбы, как имманентной себе, как своего собственного дела…". Итак, Троцкий считает, что историческая роль интеллигенции – "мессианство", начиная с Сенатской площади. Раньше это было необходимо и прогрессивно, потому что пролетариат не сформировался как класс, не осознал себя и свои потребности; у пролетариата не было времени и сил, чтобы сформулировать свои требования и оформить свое недовольство. Это сделала интеллигенция. Но вот пришло время, когда пролетариат услышал призывы интеллигенции, воспринял их и претворил в жизнь – почему же интеллигенция не приняла пролетария, выступление которого было прямым следствием лозунгов, выдвигаемых социал-демократами. Пришла пора действовать, роль интеллигенции сыграна до конца, на сцену вышел пролетариат.

Это не могло не отразиться на публицистике. Раньше Троцкий писал для соратников по партии, для замещавшей рабочего интеллигенции. Теперь его аудитория выросла многократно: журналист стал писать для рабочих, солдат, крестьян. От этого изменились темы, изменился слог, от опосредованного воздействия журналистики перешла к прямому побуждению к немедленным действиям.

Настало время, когда пролетариат пошел дальше своего учителя и вдохновителя, и интеллигенция, которой еще так недавно казалось, что "народ… бесконечно отстал в своем политическом развитии, должна была на самом деле сделать решительный скачок, чтобы не отстать от лозунгов выступившего из подполья незнакомца – пролетариата" [Троцкий Л. Д. "Из истории одного года", Петербург, 1906]. И с гневным и горьким недоумением Троцкий говорит о том, что интеллигенция не приняла пролетария в свои ряды, хотя его интересы провозглашала. "Ненависть, прикрытая ханжеством, – таково отношение объединенной якобы-демократии к вашей партии, сознательные российские пролетарии!" [Троцкий Л. Д. "Из истории одного года", Петербург, 1906] – говорит Троцкий.

Интересно отметить, что сам Троцкий отмежевался от интеллигенции. Прямо об этом нигде не говорится, но об интеллигенции Троцкий отзывается с презрением, негодованием, подчас ненавистью. Этот претендующий на утонченность и элегантность образованный человек стал рупором пролетариата, органично приняв эту роль. Странно, что и сами пролетарии приняли его как своего пророка. Это неудивительно: он сделал все, чтобы заслужить популярность. Не только провозглашение интересов трудящихся, не только призывы к конкретным действиям: Троцкий сам в центре действий, он сам рвется в бой и не приемлет полумер.

Говоря о Союзе прессы (одном из интеллигентских союзов) Троцкий с удивлением отмечает, что все представители печати приняли резолюцию, суть которой в том, что все они – социалисты. "Удивительное дело, – восклицает Троцкий, – как этого никто даже и не заметил!" [Троцкий Л. Д. Интеллигентская "демократия"/ Сочинения т. 2]. Не изменился ни стиль, ни характер изданий, они по-прежнему говорили между собой на устаревшем витиеватом обстоятельном языке, игнорируя коренные перемены. Непримиримый Троцкий не признает социалистами никого, кто не был бы так же непримирим, как он сам; все остальные позиции для него – "политическое шарлатанство".Одним из критериев верности идее он считает то обстоятельство, что во время стачки 9 января рабочие-наборщики всех "социальных" изданий присоединились к стачке. Если бы они считали редакцию газет своими глашатаями и рассчитывали узнавать от них правду, которая в те дни была нужнее хлеба, то остались бы на местах, считает Троцкий. Сам он, конечно, не прекращал своих выступлений. Выступая в Рабочем Доме в Софии 12 июля 1910 г. Троцкий рассказывал: "Сила и обаяние пролетариата были так велики, что он беспрепятственно печатал свои "Известия" во всех типографиях, даже в типографии "Нового времени" – этой реакционной, погромной и панславистской газеты, где мы издали наш седьмой номер таким же шрифтом и в таком же объеме, как "Новое время".

Без труда завоевавший симпатии рабочих, Троцкий весьма иронично отзывается о людях, стремящихся стать ближе к народу путем высказывания примитивных истин примитивным слогом. Он всегда очень бережно относится к языку и не упускает случая поправить стилистическую неточность оппонента и язвительно ее откомментировать. А уж то, что к народу надо обращаться нарочито неправильным языком, совсем не укладывается у него в голове. Отвечая на статью профессора Л. В. Ходского в газете "Наша жизнь", редактором которой он являлся, Троцкий пишет: "…профессор жестоко ошибается, если думает, что для того, чтобы стать народным трибуном, достаточно говорить полегче податей вместо поменьше податей и струмент вместо средство производства". Возмущение Троцкого вызывает обращение графа Витте к пролетариату, в котором граф называет рабочих "братцами" [Троцкий Л. Д. Ответ графу Витте/ "Известия СРД" № 6, 5 ноября 1905]. Это – "возмутительная развязность". Самому Троцкому не приходилось менять стиль для общения с массами. Язык Троцкого прост и лаконичен по своей структуре, логика ясна и доступна, изложение легко и непринужденно. Посмотрим, чем отличается стиль его статей от стиля воззваний и обращений к народу.

Статья "Новые царские милости" (1905 год) была написана, чтобы прокомментировать новые царские указы. Адресат – крестьянин. Статья поражает ритмичностью и чеканностью фраз, она звучит, как набатный звон. В ней часто мелькают риторические вопросы, обращения к слушателю или читателю, приковывают внимание, заставляют мысленно отвечать, следить за мыслью автора и загораться его пламенем. "Пусть отзовется среди вас тот, кто думает, что царь – защитник народный", "припомните, крестьяне", "знайте, крестьяне" – крестьянин втягивается в диалог, не может остаться равнодушным. И в завершение гремит: "Поднимайтесь, крестьяне! Долой царских чиновников! Долой царское самодержавие! Да здравствует восстание крестьян и рабочих!"

Ни одной стилистической погрешности, ни одного упрощенного или исковерканного слова. Блестящая агитация, отточенная техника мастера ораторского искусства, лидера и вождя, который даже собственный арест и речь в суде обратил в трибуну. Его речи и воззвания – произведения искусства и классика жанра.

Вероятно, даже скорее всего, в этой пламенной речи – ложь. Та ложь, которая заслужила прощение своей революционной самозабвенностью. Троцкий слова "цель оправдывает средства" возвел в жизненный принцип и всегда ему следовал, не тяготясь раздумьями и угрызениями совести. Но какие бы средства он ни использовал, их воплощение в жизнь было безукоризненным.

Троцкий не признал поражение революции окончательным. Он чувствовал, что звездный час еще только грядет для революции и для него самого. Троцкий арест всего Совета народных депутатов использовал для укрепления своих позиций, мужественным и хладнокровным поведением завоевав восхищение окружающих. Публицист использовал даже предоставленную ему на суде речь для провозглашения своих взглядов. Скамья подсудимых стала для него трибуной.

В начале своей речи перед судом Троцкий рассуждает о насилии. Монополией на насилие, по его мнению, обладает правительственная власть. Рассматривая произошедшие в 1905 году события, Троцкий отмечает, что государственная власть не могла влиять на происходящее, даже используя насилие; все восставшие подчинялись Совету рабочих депутатов, и Совет прибегал к репрессиям, чтобы держать ситуацию под контролем и не допускать большого числа жертв. Напрашивается вывод: реальная власть переходит в новые руки. Интересно, что в дальнейшем Троцкий не изменит этому принципу и, придя к власти, осуществит "монополию на насилие" в полной мере. Стоит еще отметить, что Троцкий считает: власть рабочих – "организованная воля большинства, призывающая к порядку меньшинство". Крестьянство, видимо, в расчет не принимается вовсе; а ведь на деле диктатура пролетариата – это диктатура меньшинства над большинством. Троцкий искренне этого не видит. Столь же искренне Троцкий объявляет, что боролся за свободу собраний, свободу слова и неприкосновенность личности. Какое же превращение мы наблюдаем: придя к власти, Троцкий начинает бороться с тем, к чему стремился, по всем трем пунктам!

Троцкий говорил: "Когда солдаты, выйдя на улицу для усмирения толпы, окажутся к ней лицом к лицу и увидят и убедятся, что… этот народ не сойдет с мостовых, пока не добьется того, что ему нужно… тогда сердце солдат… неизбежно дрогнет". "Не способность массы убивать, а ее великая готовность умирать – вот что … обеспечивает в конечном счете победу народному восстанию". Как это похоже на христианское: ударили по одной щеке – подставь другую. Но Н. Бердяев говорит по этому поводу: "…революционный морализм имеет обратной своей стороной революционный аморализм и… сходство революционной святости с христианской есть обманчивое сходство антихриста с Христом" [Бердяев Н. Духи русской революции/ "Литературная учеба" № 2, 1990]. Пока видна только одна сторона; однако совсем скоро революция и Троцкий как ее трибун и вдохновитель покажут обратную сторону.

Глава 3. "Венская" эмиграция

Эмиграция стала для Троцкого периодом долгого ожидания и подготовки к звездному часу революции. Это время осмысления опыта прошедшей революции и спокойного внимательного изучения окружающего мира. Десять лет Троцкий прожил за границей, семь из них провел в Вене. Д. А. Волкогонов так описывает это десятилетие: "В то время он много писал, но это, как правило, была интерпретация пережитого; много ездил и выступал, но рефераты были по сути прежними; сотрудничал с австрийскими социалистами, продолжая считать западных социал-демократов полуреволюционерами…" [Волкогонов Д. А. Троцкий: политический портрет, М.: Политиздат, 1994, С. 96].

Более взвешенные оценки событий в России и подведение итогов, встречи с социал-демократами запада и выступления перед рабочими с лекциями, а не воззваниями, составляли политическое содержание этих десяти лет.

Путешествия по европейским столицам, отсутствие необходимости бурной деятельности, участие в культурной жизни и знание языков позволило Троцкому писать профессиональные статьи на культурную тему. Он сотрудничал с газетой "Киевская мысль". Журналистское творчество стало основным источником дохода Троцкого, помимо материальной помощи, оказываемой молодому революционеру отцом. Здесь мы рассмотрим журналистское творчество лидера восстания и выясним его отношение к европейскому искусству, которое он обязательно связывал с российской культурой.

Один из популярнейших журналов Германии, "Симплициссимус", привлек внимание Троцкого, и он пишет критическую статью о сатирическом журнале. Казалось бы, едкая сатира на буржуазную действительность должна импонировать Троцкому. Так и есть, но в его оценке видна снисходительность к "полуреволюционерам" с полумерами. Категоричность Троцкого нам уже известна; здесь его "приговоры" смягчены тем, что пока он готовит и ждет революцию не в этой стране и не завтра.

Для того, чтобы рассмотреть и оценить журнал, Троцкий берет в руки его последний номер и, листая, дает краткую характеристику каждой странице, отталкиваясь от рисунков говорит о художниках, оценив их всех – о ситуации в искусстве. Троцкий признает за каждым сотрудником журнала талант и индивидуальность, также как и за всем изданием в целом. Но весьма умеренные хвалы и мимоходом отданная дань способностям не перевесят порицаний, высказываемых Троцким во второй части статьи. Такая схема построения критической статьи очень характерна для Троцкого. Сначала он оценивает явление, художника, писателя, направление и т. п. с точки зрения общечеловеческой, художественной, можно сказать – общепринятой. Затем – со своей позиции, утилитарной и социологической, классовой и идейной. И со своей позиции он не видит ни одного достойного. Никто не может восхитить, поразить Троцкого. Единственное, что находим – холодное одобрение художественных достоинств.

Казалось бы, талантливые художники, высмеивающие пороки современного общества, должны заслужить одобрение Троцкого. Но он смотрит непредвзято и видит отступление от своих жестких требований, а в них он тверд и последователен: марксизм для него – не учение, не теория, а способ мышления и миросозерцания. Группе талантливых сатириков не достает системы. Вероятно, этот взгляд верен. Собственно, все оценки Троцкого верны – с учетом вышеназванных особенностей мышления. Четкость, ясность, простота и система очень убедительны. Но коробит от формулировок: "Их радикализм – бесформенное туманное пятно. Озаренное золотыми лучами таланта – без плотного политического ядра, без центра социальных симпатий и антипатий" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Симплициссимус, С. 312]. То, что это говорится о журнале – понятно, каждый журнал должен иметь свою "физиономию".То, что эти слова о таком жанре, как сатира – вполне оправданно, ведь сатира – явление социально обусловленное и иногда политическое. Но дело в том, что точно такой же подход мы видим у Троцкого и в оценке художественных произведений, любых произведений искусства, даже архитектуры.

Троцкий вспоминает первые годы существования журнала и ищет причины теперешней несостоятельности "Симплициссимуса". По мнению автора, его испортил успех. В начале своей деятельности, сразу после возникновения, журнал боролся с "мещанской атмосферой", негодовал, издевался и "швырял в лицо мещанству свое презрение", но мещанство отвечало группе энтузиастов аплодисментами и платило восхищением за ненависть, и журнал пропитался духом мещанства насквозь. Его атаки стали беспредметными и слабыми, а страницы заполнились рекламой. Так довольство погубило искусство, а мещанство приручило злобно лающего красного мопса (символ "Симплициссимуса"), сделав его домашним любимцем. Еще одно доказательство того, что искусство нуждается в препятствиях для роста, и самые блестящие и сильные произведения рождаются в нищете, гонениях и страданиях. Но вот что любопытно: рассуждая о пролетарском искусстве, вернее, будущем коммунистическом и общечеловеческом искусстве – Троцкий придерживается иной точки зрения. Вдруг оказывается, что "нужен материальный избыток, чтобы культура росла, усложнялась и утончалась", а "для искусства нужно довольство, нужен избыток" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Внеоктябрьская литература С. 39]. Странно, что такой кристально ясный и острый взгляд Троцкого становился незрячим, стоило ему обратиться к революции и всему тому, что с ней связано.

Посмотрим теперь, как революционер оценивает чистое искусство. В статье "Затмение солнца" [Троцкий Л. Д. Затмение солнца/ "Киевская мысль" № 295, 24 ноября 1908] Троцкий анализирует творчество драматурга Арно Гольца и попутно творчество художников нового направления – импрессионистов.

Вот образец марксистского подхода к искусству. Импрессионизм – новое направление в живописи. Троцкий рассматривает его, отталкиваясь от произведения Арно Гольца "Затмение солнца". Главный герой драмы – художник-импрессионист. Троцкий отмечает особенности нового направления: это искусство не для сельского жителя, а для утомленного горожанина. Яркие краски, расплывчатость формы, возможность увидеть то, что захочешь, и менять изображение в зависимости от настроения. Достигший совершенства в этом виде искусства, написавший свою лучшую картину, оцененную критикой, художник смотрит в окно на непритязательный дворовый пейзаж и приходит в отчаяние: "…да первый клок травы под солнечным лучом обращает всю живопись в прах!".

Что это значит, по мнению Троцкого? В чем трагедия художника? В аполитичности! Трагедия всего современного искусства в "свободе от внутренней связи с теми идейными движениями, которые образуют душу нашего времени".Художник овладел техникой в совершенстве, но без идейной платформы его искусство мертво и не может испытать удовлетворение от своей работы. А также и автор драмы – он в точно такой же ситуации. Он хотел создать масштабное полотно о Берлине, но взял для рассмотрения группку художников – так несовременно и несвоевременно. Поэтому и его творческая судьба трагична. А также и всех художников, кто не стоит обеими ногами на твердой идеологической платформе.

Еще одно любимейшее суждение Троцкого, о котором уже упоминалось. Если бы художник хотя бы попытался изобразить действительность с правильных позиций, то пусть бы у него ничего не вышло, зато "тогда бы его неудача была его личной трагедией, а каждое его завоевание на новом пути вошло бы в инвентарь искусства, чтоб послужить ступенью более сильному".

Троцкий считает, что переизбыток индивидуального, усталость от этого утомительного калейдоскопа неизбежно и верно ведет к обобщениям, а они значат вульгаризацию – "видовое всегда вульгарно" [Троцкий Л. Д. Франк Ведекинд/ "Киевская мысль" № 178, 29 июля 1908]. Признавая, что индивидуальное никогда не исчезает совсем и что оно – главное в душе, Троцкий ставит диагноз современному искусству: синтез интимного с вульгарным и от этого – внутренняя противоречивость. Какой же выход видит Троцкий из этой ситуации? Путь к гармонии, по его мнению, это путь к органичному коллективному разуму. Не вульгарному обобщению, а общности интересов на классовой основе. По мнению Троцкого, "…искусство, которому никто не вправе ставить какие-либо внешние утилитарные цели, есть, однако же, не откровение небес индивидуальной душе, а одна из норм исторического творчества коллективного человека, – следовательно, душой этого человека, ее потребностями искусство измеряется" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Пролетарская культура и пролетарское искусство С. 147].

Отсутствие классовых противоречий, ущербных и промежуточных слоев, всеобщее равенство и материальная обеспеченность создадут прекрасную культуру, не омраченную никакими противоречиями и борьбой страстей. Личные переживания станут чисты, ясны и кристально понятны для всех, объединенных классовыми интересами в коллективное гармоничное сознание. Индивидуальное сольется с личным, и так снимется противоречие между ними. Но путь к этой идиллии долог и труден, и общество стоит только в самом его начале. Ведь для Троцкого мировое процветание и гармония начнутся не прежде, чем революция победит во всех странах Европы. И духовный рост еще только готовится, и каждый этап этого роста будет очень длинен и, вероятно, залит потом и кровью нескольких поколений. Однако каждая кровавая ступень – путь вверх, к совершенству, потому что "…только революционный перелом истории встряхивает индивидуальность, устанавливает другой угол лирического подхода к основным темам личной поэзии и тем самым спасает искусство от вечных перепевов".

Позиция ясная и даже в чем-то знакомая, но есть одно серьезное но: Троцкий искренне верит, что совершенству наступит предел, что переломы в истории будут не нужны, а искусство, поднявшись на недостижимые высоты, застынет в своем развитии. Удивительно, как трезвый и холодный ум может, увлекшись одной идеей, выстраивать абсолютно утопические умопостроения и даже не замечать этого! Позволю себе привести здесь небольшой отрывок утопических мечтаний: "…социалистическое искусство возродит трагедию…Оно возродит также и комедию, потому что новый человек захочет смеяться. Оно даст новую жизнь роману. Оно даст все права лирике, потому что новый человек будет любить лучше и сильнее, чем любили старые люди, и будет задумываться над вопросами рождения и смерти. Новое искусство возродит все старые формы, созданные развитием творческого духа. Разложение и распад этих форм вовсе не имеет абсолютного значения, т. е. не означает их абсолютной несовместимости с духом нового времени. Нужно только, чтобы поэт новой эпохи передумал человеческие думы, перечувствовал человеческие чувства по-новому…" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Пролетарская культура и пролетарское искусство С. 149]. Даже странно, что эти оптимистически-мечтательные строки принадлежат Троцкому.

Но это все потом, потому что сейчас – борьба за то, чтобы все это когда-нибудь осуществилось. И Троцкий чувствует себя прекрасно именно в этой атмосфере борьбы, революционных переворотов и битв на всех фронтах. Скорее всего, он с его характером лидера и с собственным пьедесталом почета, с которого не сходил, где бы ни был, почувствовал себя крайне неуютно в описанном им мире анонимных героев и коллективного сознания.

Отрицание, скептицизм, ирония, едкая сатира присутствуют у Троцкого и у нового искусства, о котором он пишет. Но есть разница между тем и этим отрицанием, что позволяет Троцкому подвергать резкой критике казалось бы близкую ему по духу позицию. Их идеи отличаются, как пессимизм от оптимизма. Представители нового искусства отрицают все от того, что не видят ни в чем ни смысла, ни цели; Троцкий отрицает, потому что видит далекую светлую цель и идеал. Социальный нигилизм и замкнутость на себе, пассивность и равнодушие, отсутствие социальных целей в искусстве для Троцкого кажутся бесполезными и болезненными. Сам он переполнен энергией и жаждой борьбы. Он не терпит ухода от жизни с ее сложностями, будь то уход в себя, свой внутренний мир, или в иные сферы. Его мечты о перманентной революции, о победе его идеи во всех странах, об установлении на всей планете царства мира и гармонии похожи на утопию, но даже в ней он не отрывается от земли и материального мира. Поэтому и мечтания некоторых своих сторонников о победе революции во всей галактике раздражают его. Для него это тоже пустые мечтания и бегство от реальности, хотя и его планы от реальности далеки. В то время как в замыслах разгоряченных голов космические корабли несут идею революции по вселенной и освобождают угнетенных инопланетных пролетариев, упоенные размахом, Троцкий выливает на мечтателей ведро холодной воды, трезво замечая: "Космизм кажется или может казаться чрезвычайно смелым, сильным, революционным, пролетарским. Но на самом деле в космизме есть элементы почти что дезертирства от сложных и для тяжких дел земных – в межзвездные сферы. Тем самым космизм совершенно неожиданно оказывается родственным мистицизму" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Пролетарская культура и пролетарское искусство С. 150]. Мистицизм, скептицизм, отстраненность осуждаются Троцким как умственное бессилие, а к бессилию и умственной лени он всегда относился с негодованием.

Троцкий не любил людей. Кажется, что он хотел светлого, нереального будущего, не для тех, кто жил и страдал рядом, а исключительно ради красоты самой идеи. Мы помним, что он свысока относился к сподвижникам – даже к ним, у него не было по-настоящему близких друзей, и никто из тех, с кем он общался, не был застрахован от внезапной едкой критики и холодного порицания.

Троцкий питал неприязнь к крестьянству, составлявшему большую часть страны, которую он вел к великой цели. Так что же, все это – для меньшинства, для едва оформившегося класса пролетариата? Даже и это неверно. Не мог утонченный, интеллигентный, холодный и высокомерный Троцкий тепло относиться к этим людям. Они – лишь средство, рычаг, опершись на который он хотел перевернуть мир. Поэтому он увлекал их за собой, агитировал, вызывал любовь к себе и восхищение собой – но сам не отвечал взаимностью. Как мог воспитанный на лучших творениях мировой классики человек относиться к политически политически верным, имеющим социальную значимость и политическое ядро, целенаправленным, но художественно беспомощным творениям пролетариев? Признавая полезность подобного творчества, Троцкий не мог испытывать восторг перед явно слабыми произведениями пера пролетарских творцов. Он говорит об этом осторожно, без обычной своей резкости, но однозначно: "Своя политическая культура у нашего пролетариата есть – в размерах, достаточных для обеспечения его диктатуры, – а художественной нет" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Пролетарская культура и пролетарское искусство С. 150]. Это происходит потому, что для пролетариата искусство не имеет собственной ценности, а является лишь "одним из способов пожаловаться на тяжкую участь или проявить свои революционные настроения…".Тоже нехорошо. У интеллигенции, отношение Троцкого к которой можно обозначить как брезгливое презрение, есть мастерство, художественность, искусство, но нет ядра и цели; у пролетариата есть цель, но нет умения. А Троцкому очень хочется, чтобы крайности сошлись и совместились, чтобы сильный рабочий после трудового дня присел за стол и сотворил великое произведение, затмевающее шедевры классики. Поэтому он призывает рабочих учиться и овладевать мастерством тех, кому нет места в будущем раю.

Однако эта позиция отличается большей лояльностью по отношению к искусству прошлого, чем многие иные, призывающие отказаться от старых школ и воспевающие неуклюжие творения потомственных рабочих. Со своим неизменным презрением Троцкий обрушивается на Пролеткульт с его программой, похожей на решето, отсеивающее все, что не исходит от пролетариата и возносящее идейную бездарность. Троцкий считает и неоднократно развивает эту мысль в своих статьях, что старое искусство имеет право на существование по крайней мере как учебник мастерства, который необходимо прочесть всем. Позицию преемственности и учебы у старого мира Троцкий воплотил в своей работе над созданием Красной армии. Нельзя не признать, что со своей задачей Троцкий справился блестяще. А основным положением его было: надо привлекать к работе царских спецов. Правда, методы, которыми он осуществлял свою идею, вызывают содрогание: не считая постоянного надзора комиссаров, он настоял на том, чтобы брать заложниками семьи офицеров, служащих Красной армии. Но цель для Троцкого всегда оправдывает средства, и своей цели он добился. Армия получилась боеспособной и победила. Троцкий боролся с любимой народом партизанщиной, осуждал и критиковал народных любимцев, таких, как Ворошилов. Во всем должен быть профессионализм.

Но в искусстве силовые методы успеха не принесут, и Троцкий это понимал. "Есть области, где партия руководит непосредственно и повелительно, – пишет он. – Есть области, где она контролирует и содействует. Есть области, где она только содействует. Есть, наконец, области, где она только ориентируется. Область искусства – не такая, где партия призвана командовать. Она может и должна ограждать, содействовать и лишь косвенно – руководить" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Пролетарская культура и пролетарское искусство С. 151]. Вот он и ограждает искусство от неверных и поощряет тех, кто совершенствуется, не теряя при этом политической непримиримости. Он находит время отмечать все возникающие течения и значительные имена, каждому отводя приличествующее место: этот недостаточно четок в своей позиции, а этот не слишком художественно подкован…

Итак, Троцкий не испытывает безоговорочной симпатии ни к одному социальному слою, ни к кому из своих соратников. Он любит абстрактное человечество, не видя отдельных людей. Он гонит в рай плетью, безжалостно расправляясь с колеблющимися и оступающимися. Он считает, что только кровью может быть проложен путь к вершинам, и что тысячи и миллионы невинных жертв – невысокая цена за рай на земле. Такое известное и банальное заблуждение… Троцкий любит только будущего человека, совершенного и воплощающего в себе все лучшее, без единого недостатка.

Рассмотрим более подробно отношение Троцкого к интеллигенции. Он изучает вопрос об участии интеллигенции в революционном движении, глядя на ситуацию в Европе. Троцкий полемизирует с М. Адлером, который полагает, что интеллигенция придет в социал-демократию, когда поймет идею социализма.

Троцкий ясно видит с позиций классового подхода невозможность подобных перспектив. Он доказывает, что интеллигенция, напротив, отшатнулась от социал-демократии, поняв программу партии, и отходит все дальше по мере прояснения целей и задач движения. Прослойка интеллигенции, по мысли Троцкого, имеет свои интересы и свое место в буржуазной системе. Интеллигенцию притягивает капитализм – тем, что много платит и обеспечивает приличное существование. Для того, чтобы войти в ряды социал-демократии, интеллигенту, в отличие от органически входящего в партию рабочего, нужно порвать со своим классом и отречься от его интересов. Это, по мнению Троцкого, невозможно и даже оправданно. "Интеллигент… входит в социализм… как индивид, как личность – и неизбежно ищет личного влияния" [Троцкий Л. Д. Интеллигенция и социализм/ "Современный мир", 1910]. А этого, как считает Троцкий, социализм, с его анонимными многочисленными вождями и отлаженной системой безличной массы, дать не может. Здесь уместно вспомнить, что сам Троцкий выделился именно благодаря партии и в революции нашел свое призвание и выражение. Видимо, себя он к интеллигенции не причислял. Так же, как и к любому другому классу. Внеклассовый гражданин мира, вне категорий и сословий, из касты вождей.

Что бы Троцкий ни думал об интеллигенции, в годы своей эмиграции он писал о ней и для нее. Ощутимого влияния на стиль это не оказало. Универсальный стиль Троцкого очень органично влился в общий стиль западной критики и журналистики. Основным жанром этого периода творчества Троцкого стало эссе. Эссе Троцкого отличает ограниченность возникающих ассоциаций. Полет мысли всегда одинаково направлен: это размышления о революции и обо всем с ней связанном на основе воспринятых произведений западного искусства. Мы не найдем у него богатой образной системы или развернутого ассоциативного ряда. Эссе Троцкого – рассуждения на заданную тему. Однако это тот редкий случай, когда заглавие статьи не называет прямо развиваемой темы, а лишь обозначает точку начала возникающего потока мыслей, что дает право называть эти статьи "эссе". О Троцком в этот момент можно говорить как о культурном обозревателе. Эта специальность не была призванием Троцкого, и эти годы были для него периодом застоя.

Троцкий за это время набирался техники и мастерства, его постоянная работа в журналах и газетах отточила его стиль, подарила ему новые впечатления, образы, которые воплотились в последующем творчестве Троцкого. Однако вспомним мнение Луначарского: искусство оставляло Троцкого холодным, и потому его статьи кажутся бледными и невыразительными. В этом жанре необходим темперамент Белинского. Страстность слога, обилие живых сравнений, образность, способность "заболеть" произведением, увлечься делают критические статьи блестящими, эмоциональными, запоминающимися и индивидуальными. Сухость и холодность слога Троцкого, его незаинтересованность видны в его статьях венского периода. Универсальность стиля делает статьи Троцкого понятными любому читателю, но стирает индивидуальность.

Человек действия, Троцкий был прирожденным публицистом, но как журналист стабильной Европы он не вызывает восхищения.

Глава 4. Последние годы на Родине

Октябрьская революция стала пиком популярности Троцкого и временем торжества его давних надежд и чаяний. Воплощение идеи в жизнь изменило Троцкого, придав ему больше уверенности, твердости, но вместе с тем – жесткости и беспощадности. Его категоричность, бескомпромиссность и непримиримость от победы только возросли, так же как энергия, с которой он выполнял неисчислимое множество дел и решал множество насущных проблем. Его талант агитатора и пропагандиста, ораторское искусство и умение вести за собой достигли своего апогея. За время революции и гражданской войны Троцкий пишет множество воззваний, листовок, агиток, приказов, телеграмм, произносит тысячи речей. Кроме этого, он успевает писать статьи, которые печатаются в "Правде", "Известиях ВЦИК", газете "В пути", которую он издает в своем поезде, колесящем по всем фронтам. "…Митинги шли на заводах, в учебных заведениях, в театрах, в цирках, на улицах и на площадях. Я возвращался обессиленный за полночь, открывал в тревожном полусне самые лучшие доводы против политических противников, а часов в семь утра… меня вырывал из сна ненавистный, невыносимый стук в дверь…" [Троцкий Л. Д., Моя жизнь. Опыт автобиографии, М.: Политиздат, 1991, С. 78], – писал Троцкий.

Троцкий не был бы самим собой, если бы даже в условиях колоссальной нехватки времени не находил бы возможности писать. Его речи, высказанные вслух мысли стенографировали три секретаря: Глазман, Сермукс и Нечаев. Троцкий возил за собой стенографов, фотографов, кинохроникеров. Его волновало, останется ли он в памяти истории, и он всемерно заботился о том, чтобы его образ не потускнел со временем.

Основное наследие, оставшееся с периода революции и гражданской войны, составляют документы: телеграммы, стенограммы съездов, собраний, речей и т. п. Статьи Троцкого в ту пору – сугубо прагматичные, преследующие конкретные сиюминутные цели. Агитация и воззвания зовут в бой и клеймят отступников и тех, кто не вполне разделяет боевые настроения.

Для нас особый интерес представляют литературно-критические статьи Троцкого, написанные им в период между гражданской войной и ожесточенной внутрипартийной борьбой, начавшейся после смерти Ленина в 1924 году. Основы эстетической платформы и принципы партийного руководства искусством были заложены именно в этот период.

Троцкий всегда уделял большое внимание культурному развитию народа. Искусство он сравнивал с цветком на историческом стебле социализма: если цветок расцвел, это свидетельствует о том, что социализм оказался жизнеспособным и прижился на российской почве. Троцкий следил за всеми литературными новинками и немедленно отзывался на них критическими статьями. В его критике представлены все литературные течения и практически все видные авторы начала века. После смерти Ленина Троцкий стал в нашей стране персоной non grata, но его установки, идеи в отношении искусства, многие оценки и ярлыки остались в системе. От Троцкого идут многие традиции позднейшей советской эстетики, в частности, тенденция оценивать художественное явление, в первую очередь, с политической точки зрения. Он дает политические характеристики искусства как политик, и художественно-эстетические характеристики как культурный и образованный человек, но первые всегда преобладают и доминируют, а вторые лишь мимоходом отдают должное "несущественным" (всего лишь художественным) достоинствам. Троцкий "не создал целостной научной эстетической системы, но он создал политически прикладную эстетику, служившую целям направляющего воздействия партии на искусство" [Борев Ю. Эстетика Троцкого/ "Литература и революция", С. 17]. Он явился переходным звеном между дипломатически корректным В. Г. Плехановым и категоричным ограниченным А. А. Ждановым. Без изучения творчества Л. Д. Троцкого теряется связь и преемственность культурной традиции. Социологический подход к искусству начался с В. Г. Плеханова, автором идеи Пролеткульта был А. А. Богданов, Л. Д. Троцкий выработал политическую систему оценок и установок в условиях нового государства.

Революция ужесточила и взгляды Троцкого на искусство. Теперь не марксистская теория, а революция стала основным критерием его оценок. В 1923 году Троцкий говорил: "Наша политика в искусстве переходного периода может и должна быть направлена на то, чтобы облегчить разным художественным группировкам и течениям, ставшим на почву революции, подлинное усвоение ее исторического смысла и, ставя над всеми ими категорический критерий: за революцию или против революции, – предоставлять им в области художественного самоопределения полную свободу" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Пролетарская культура и пролетарское искусство С. 142]. И раньше для Троцкого основным критерием была политика; теперь же эта тенденция усилилась.

Различие станет очевидным, если мы сравним высказывания Троцкого о Леониде Андрееве периода его раннего творчества и послереволюционных лет. Как мы помним, в начале века Троцкий говорил о писателе с искренним восхищением. Посмотрим, что он пишет теперь. "Леонид Андреев, чувствуя, как из-под ног исчезает казавшаяся столь устойчивой кочка, на которую опирался куполок его славы, с визгом, хрипом и пеной размахивал руками, пытаясь что-то спасти, что-то отстоять…" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Внеоктябрьская литература С. 29].

После революции вся дооктябрьская культура потеряла, по мнению Троцкого, свою актуальность, с момента смены режима в стране старая культура умерла. Поэтому в его отзывах об искусстве прошлого постоянно присутствует образ смерти, причем смерти, не достойной уважения. "Какая безнадежность, какое умирание!" – пишет Троцкий о сборнике "Стрелец", в котором были напечатаны стихи, статьи и письма Сологуба, Розанова, Голлербаха и других. "Белый – покойник", – утверждает Троцкий, а стихи современных ему поэтесс называет "мертвыми"; литература в России вообще "поражена бледной немочью", а эмигрантская находится в стадии "трупного разложения".

В условиях тотального обновления основ нужна совершенно новая литература, подобной которой еще не было в мире. В будущем культура должна стать общечеловеческой, бесклассовой, считает Троцкий. Переходной ступенью к ней должна стать культура пролетарская, которой тоже пока еще нет. Культуру начала века по Троцкому можно разделить на несколько групп: умершую или умирающую дореволюционную, из-под ног которой была выбита твердая почва; неудачно пытающуюся отразить перемены новую интеллигентскую; хватающуюся за старые ценности деревенскую; отсталую и беспомощную в художественном плане пролетарскую. К первой группе относятся И. Бунин, А. Куприн, Е. Замятин, В. Розанов, А. Белый, Д. Мережковский, К. Бальмонт и др. Ко второй принадлежат заслужившие пристальное внимание критика молодые экспериментаторы-футуристы, Серапионовы братья и им подобные. Самые яркие представители деревенской культуры – С. Есенин и Н. Клюев, но элементы ее Троцкий видит у большинства современных писателей. Пролетарских поэтов и писателей Троцкий отдельно не рассматривает, ограничиваясь общими неконкретными замечаниями.

У группы отошедших в прошлое писателей и поэтов старой школы Троцкий советует учиться мастерству. Несмотря на резкую критику в адрес классиков, Троцкий ясно видит их художественное превосходство над самородными пролетарскими поэтами и считает необходимым изучить творчество профессионалов – чтобы превзойти их. Он считает совершенно неприемлемой социальную позицию старых мастеров с их воспеванием чуждых новому времени ценностей, "…но было бы чудовищно делать отсюда тот вывод, что техника буржуазного искусства рабочим не нужна" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Футуризм С. 103].

Молодые экспериментаторы пытаются создать новое искусство. У них есть талант и молодой задор, а также жажда обновления и революции в культурной сфере. Им Троцкий отводит привычное место удобрения для цветка будущего искусства. Он с интересом следит за творчеством молодых футуристов. Ему импонируют их поиски и попытки соответствовать времени с его новым темпом и новыми требованиями. Троцкий с восторгом принимает новшества в языке, обилие сокращенных и часто уродливых слов – это все переходный период, символизирующий всеобщее обновление основ. "… Даже и футуристические эксперименты и излишества, в большинстве эстетически отвратительные и подлежащие беспощадному изгнанию, являются в основе своей внутренне обусловленным эпизодом в процессе исторической перековки языка. Ведь и природа экспериментирует так же необузданно, разбрасывая по пути недоделки и уродства, чтоб добиться подлежащего закреплению результата!".Троцкий не сомневается, что язык со свойственной ему текучестью и изменчивостью вберет в себя лучшее, а остальное постепенно отсеется за ненадобностью: "каждая новая большая эпоха дает толчок языку. Он вбирает в себя сгоряча большое количество неологизмов, а затем производит своего рода перерегистрацию, изгоняя все лишнее и чужеродное" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Внеоктябрьская литература С. 141].

Однако отметим, что сам Троцкий по возможности избегает использовать неологизмы, употребляя их только в случае отсутствия общеупотребительного синонима. "Гвиу, Главбум не просто звукосочетания… это нарочитые, придуманные, сознательно сколоченные рабочие слова (как бывают рабочие гипотезы)", – говорит Троцкий. – "В этих непривычных, временных словах – как временен бивуак, как временен костер на берегу реки… отражение духа времени…".

Другую разновидность культурной интеллигенции, не отрицающую революцию, Троцкий называет "присоединившиеся". Эта группа профессиональна и не враждебна, однако в ней отсутствует восторг перед революцией. Смирившиеся поневоле "присоединившиеся" не могут создать ценных произведений искусства. "Опыт, техника – все налицо, – пишет Троцкий о художниках, – только вот портреты непохожи. Почему бы? Потому что у художника нет внутреннего интереса к тому, кого он пишет… и изображает он русского".

О пролетарских поэтах и писателях Троцкий говорит общими словами, не заостряя внимания на личностях. С некоторым смущением Троцкий отмечает, что "пишем мы, в общем, плоховато, бесстильно, подражательно…" и указывает на большое количество "неправильно построенных фраз в передовицах "Правды". Но его взгляд в будущее полон оптимизма: "дайте чуть-чуть сроку", говорит он, и рабочий народ "создаст себе свой стиль и для газет, и для всего другого…". Олицетворением устаревшего литературного стиля Троцкий считает Л. Толстого, а образцом публицистического – "Русские ведомости". Образ "покоя и растительной гармонии", представленный неторопливым течением толстовской прозы и обстоятельными изложениями толстого журнала уже не соответствует бешено несущемуся потоку времени. На смену длинным эпопеям пришел короткий рассказ, а толстые журналы заменены газетами. "Обстоятельные внутренние обозрения "Вестника Европы"; вся наша размашистая старая публицистика, в два-три печатных листа, с отступлением и стишком; поучительнейшие передовицы дореволюционных "Русских ведомостей", с обещанием поговорить об этом в следующий раз, – все это того же обломовского корня, только без толстовского гения" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Внеоктябрьская литература С. 141], – пишет Троцкий.

Тотальные изменения мало отразились на стиле письма самого Троцкого. Он предъявляет к писателям и журналистам два главных требования: мастерство и верность революции. "Наша политика в искусстве переходного периода может и должна быть направлена на то, чтобы облегчить разным художественным группировкам и течениям, ставшим на почву революции, подлинное усвоение ее исторического смысла и, ставя над всеми ими категорический критерий: за революцию или против революции, – предоставлять им в области художественного самоопределения полную свободу", – говорит Троцкий. Его творчество всегда соответствовало названным критериям, и ему не было нужды что-то менять. В статьях послереволюционного периода мы найдем те же изящные фразы простых и ясных конструкций, тот же словарь без излишних новых и иностранных слов, ту же железную логику, холодную критичность, иронию и чуть больше категоричности. Изменился только тон, став голосом победителя. Стиль остался прежним.

Как мы заметили, Троцкий придерживался умеренных взглядов в области стиля, не приветствовал новаторства и был весьма консервативен в письме. Посмотрим, как он отзывался о революционерах стилистики. К таковым можно причислить символистов с их попытками создать нечто совершенно новое в восприятии мира. Одним из ярких представителей символизма был А. Белый. Поэт – сторонник ритмичной прозы, ищет тайный смысл Слова и восхищается затейливым звуковым рисунком. Тонкий душевный мир выражается мелодиями души, представляющей собой "окно, из которого льются в нас очаровательные потоки Вечности и брызжет магия" [Неженец Н. И., Русские символисты/ М.: Знание, № 2, 1992]. Поиски нового типа художественного мышления и вера в магическую силу слов раздражают Троцкого до такой степени, что он не удерживается от явных грубостей. В его оценке творчества Белого ясно видится не просто неодобрение, а брезгливое отвращение к символизму. Обычно холодный и ироничный критик, Троцкий использует мало ему свойственный знак тройного восклицания для выражения своего возмущения творчеством поэта. "Самодовольное отыскивание психологических гнид", "трусливо-суеверная пачкотня", "словесное распутство" [Троцкий Л. Д., "Литература и революция"/ А. Белый С. 35] – такими словами Троцкий клеймит поэта.

Публицистическое воздействие на читателя будет наиболее полным при сочетании в нем эмоционального и рационального начала. Троцкий – публицист профессиональный и владеет мастерством в совершенстве, поэтому никогда не ограничивается только приклеиванием ярлыков. Он всегда приводит аргументы и обоснования своей позиции, ироничные и часто оскорбительные, но ясные и понятные. Его психологически очень точные выпады сопровождаются пояснениями: критик никогда не позволяет себе быть голословным. Убедительность оценок Троцкого и теперь если не заставляет разделить его пристрастия и антипатии, то хотя бы делает его позицию понятной каждому.

Стиль Троцкого всегда прост и ясен, подбор слов строго функционален, и поэтому очевидно, что в художественных приемах Белого он видит только "неизменно фальшивую усложненность", а ритмическая проза писателя "вызывает острое раздражение, как ожидание повторного скрипа ставней во время бессонницы" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ А. Белый С. 36].

Стилю Троцкого тоже свойственны ритмичность и метрика. Но если у Белого это сложный ритмический рисунок, ценный сам по себе, то у Троцкого ритм играет роль инструмента для усиления воздействия на читателя и слушателя. Можно сравнить прозу Белого с композиционно сложной элитарной музыкой, побуждающей остановиться и задуматься, а стиль Троцкого – с военным маршем, бодрящим и зовущим к действию. Отношение ценителей затейливых мелодий к маршам – заткнуть уши и отойти подальше; марширующие более агрессивны и хотят заглушить своей музыкой остальные звуки.

Троцкий противник всяких стилистических излишеств и украшений, как мистических, символических, так и крестьянских, мишурных, и футуристических, хулиганских. Осуждая интеллигентного изящного Белого, Троцкий не одобряет и деревенского Клюева. В его стиле Троцкий видит нагромождение лишних украшений и деталей. Троцкий снова дает яркий запоминающийся образ клюевской поэзии: как крестьянин, вывезя из города телефонную трубку, украшает ей красный угол избы, так Клюев украшает свои стихи всем, чего успел нахвататься; "новую стихотворную технику он вывез из города, как сосед вывез оттуда граммофон" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Николай Клюев С. 56]. Своеобразие и своеобычность никогда не импонируют Троцкому. Он сторонник унифицированной, общечеловеческой культуры, созданной по образцу европейской, но без классовой основы. Его стиль универсален в том смысле, что лишен каких-либо отличительных особенностей, накладываемых национальностью, социальной принадлежностью или верованиями. Отсюда отрицание любых примет обособленности и индивидуальности, которые кажутся Троцкому не украшениями, а излишествами. Даже личностные особенности для Троцкого не имеют права на существование. Так, Пильняка он осуждает за "навязчивый субъективизм, в виде повторяющихся зачастую сумбурных лирических вставок". Имажинисты, которые по мысли Троцкого являются чем-то средним между Клюевым и Маяковским, тоже не вызывают симпатии критика: "Имажинизм до такой степени перегружен образами, что поэзия его кажется вьючной и потому медлительной в движении", – пишет Троцкий. У самого Троцкого образ несет только утилитарную нагрузку, как средство формирование устойчивого отношения к предмету; в стиле Троцкого не бывает украшений.

Футуристам Троцкий симпатизирует, но и они далеки от совершенства, и в их поэзии присутствуют излишества: они не знают меры в отрицании прошлого и утверждении настоящего. Основной недостаток футуристической поэзии – "отсутствие чувства меры". В своих экспериментах футуристы часто приходят к уродливым формам, и стихи, например, Хлебникова и Крученых напоминают Троцкому гаммы и экзерсисы. Но, как отмечает Троцкий, "нельзя канонизировать поиски" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Футуризм С. 104]. Отдавая дань уважения таланту Маяковского, Троцкий видит в стиле поэта тот же недостаток: избыточность и гипертрофированность образности. У самого Троцкого, благодаря хладнокровному и рассудочному подходу, все компоненты уравновешены, его речь равномерна и стилистически едина. Маяковский, натура эмоциональная и темпераментная, слишком увлекается. Он кричит там, где следует говорить нормальным голосом, и потому там, где необходимо кричать, его голос кажется недостаточным. Увлекаясь каким-либо интересным образом, "прекрасным самим по себе", Маяковский не замечает, что "немотивированные, т. е. внутренне не проработанные, образы пожирают идею без остатка и компрометируют ее" и что чрезмерная увлеченность частями, будь то образ, фраза или слово, "разлагает целое и парализует движение".

Образы Троцкого просты и понятны любому читателю, они "подчиняются мысли, а не наоборот" [Истратова С. П., Литература – глазами писателя/ М.: Знание, № 3, 1990]. Назначение образа в публицистике Троцкого – создать психологическое отношение к тому или иному явлению. Это действует убедительно на уровне подсознания и широко используется в современной рекламе. Мы говорили о том, что публицистика должна сочетать рациональное убеждение с эмоциональным. Лучшим и эффективнейшим эмоциональным убеждением может стать емкий и точный образ.

По словам С. П. Истратовой, "ассоциативные образы проникнуты личным субъективным "ощущением" искусства, обладают очень большой конкретностью и непосредственностью". Яркой иллюстрацией этого могут послужить образы Троцкого. Вспомним для примера образ поэзии Клюева, созданный несколькими фразами: "Стихи Клюева, как мысль его, как быт его, не динамичны. Для движения в клюевском стихе слишком много украшений, тяжеловесной парчи, камней самоцветных и всего прочего: двигаться надо с осторожностью во избежание поломки и ущерба" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Николай Клюев]. Или образ Маяковского, который "атлетствует на арене слова и иногда делает поистине чудеса, но сплошь и рядом с героическим напряжением поднимает заведомо пустые гири" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Футуризм]. А вот образ Белого: он – "антропософ, набрался мудрости у Рудольфа Штейнера, стоял на часах у немецкого мистического храма в Швейцарии, пил кофе и ел сосиски" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ А. Белый]. Таким способом, путем мелких, но запоминающихся деталей у читателя формируется устойчивое и отношение к писателю, поэту или явлению.

В заключение приведем пример полностью положительной критики Троцкого. Это чрезвычайно редкое явление в его творчестве, поэтому интересно рассмотреть исключение из общего правила. Мы не касаемся здесь его речей: двадцатые годы давали, к сожалению, много поводов для произнесения печальных речей памяти погибших товарищей. В этом жанре Троцкий высказывал приличествующие случаю уважение и почтение к ушедшим из жизни. Соратникам запомнились его речи о Г. В. Плеханове, Ф. Дзержинском, Е. А. Литкенсе, Н. Г. Маркине, В. П. Ногине, Я. М. Свердлове, Э. М. Склянском, М. В. Фрунзе и др. Луначарский отмечал особую выразительность речи Троцкого, посвященной смерти В. И. Ленина. Критика же Троцкого, как не раз уже отмечалось, была беспощадной, и ни одна из немногочисленных похвал в чей-либо адрес не обходилась без ложки дегтя.

Исключением стал революционный поэт Д. Бедный. Статья, посвященная ему, похожа на хвалебный гимн: ни одного неодобрительного слова [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Демьян Бедный]. Она очень невелика по объему, потому, наверное, что хвалить для Троцкого занятие непривычное. К тому же, поэт не задевает души критика: мы помним, что восхитивший и очаровавший Троцкого Андреев вызвал отзыв, полный эмоций и восторгов. Статья о Бедном – не эмоциональное восхищение, а разумное одобрение. Отметим, однако, что Троцкий, привыкший всех называть фамилиями без инициалов, Бедного в статье называет только по имени.

То, что привлекает Троцкого в творчестве Демьяна, вызвало бы (и вызывало) критику сторонников "чистого искусства". Фраза "Демьян творит… не в тех редких случаях, когда Аполлон требует к священной жертве, а изо дня в день, когда призывают события и… Центральный комитет" может быть расценена как упрек или ироничная насмешка, однако для Троцкого это – высшая похвала. Он сам пользуется этим принципом в своей работе. Главная заслуга Демьяна – то, что он "своим стихом так непосредственно и действенно влиял… на массы… рабочие, крестьянские, красноармейские, многомиллионные… в величайшую из эпох".То есть, своей поэзией Бедный решает публицистические задачи, и Троцкому это импонирует. Демьян воплощает для Троцкого идеал пролетарского поэта, который учится у старых мастеров, не создает новых форм, а посредством старой техники пишет то, что необходимо сегодня. "Если это не "истинная" поэзия, то нечто большее ее", – пишет Троцкий. В. Асмус писал: "То, что обычно в отзывах художников о художниках считают "непониманием", есть… не более, как реакция на чуждый ему художественный метод, своего рода акт самосохранения, стремление остаться верным самому себе…" [Неженец Н. И., Русские символисты/ М.: Знание, № 2, 1992]. Это же можно сказать о критике Троцкого. Публицистический подход к художественным произведениям, стремление поставить перед поэзией несвойственные ей задачи вызывают неприятие Троцким большей части критикуемых произведений. Поэтому он так приветствует появление близкого ему по духу поэта.

Троцкий заканчивает статью словами, которые мог бы произнести Демьян и которые в одинаковой степени отражают и мировоззрение Троцкого: "Охотно предоставляю другим в новых, более сложных формах писать о революции, чтобы самому в старых формах писать – для революции" [Троцкий Л. Д. "Литература и революция"/ Демьян Бедный С. 143].

Заключение

Период начала ХХ века интересен тем, что в это время были заложены основы новой публицистики, и с этого времени публицистику можно называть четвертой властью. Дальнейший ход истории нарушил планомерное развитие публицистики, полностью подчинив ее диктатуре, и вновь пресса обрела реальную силу и значимость лишь во времена перестройки. Однако основные механизмы воздействия на общество были испытаны именно в начале столетия, и этот бесценный опыт может пригодиться и теперь.

В дипломе показано становление новой публицистики на примере выдающегося представителя этой области общественной жизни – Л. Д. Троцкого. Главная идея, через призму которой Троцкий смотрел на все явления культурной и общественной жизни, идея, являвшаяся основным мотивом его творчества, была утопична.

Утопия имеет необъяснимую притягательную силу, независимо от того, кажется она откровением или безумием. Утопия, овладевшая умами неординарных людей, мыслящих остро и глубоко, остается притягательной на протяжении веков и становится фактом историческим и культурным. Таковы учения Т. Мора, Ж. -Ж. Руссо, К. Сен-Симона, Ш. Фурье, Р. Оуэна. Попытка воплотить в жизнь утопию, захватившую великие умы нашей страны в начале века, стоила миллионов жизней и поломала миллионы судеб.

Идея, увлекшая столько выдающихся умов, стала откровением и истиной в высшей инстанции для многих ее современников и проклятием для последующих поколений. Сейчас пришло время, когда можно взглянуть назад без ненависти и отчаяния и внимательно изучить то, что случилось с нашей страной. Это необходимо по нескольким причинам.

Право любой страны и любого народа знать свою историю было у нас отнято. История была искажена и фальсифицирована. Чтобы знать, куда идти дальше, нужно четко понимать, откуда идешь. "Мы учимся у прошлого, чтобы лучше понимать настоящее и готовиться к будущему", – говорил Троцкий, повторяя мысль Белинского ("Итоги 1905 г. ", речь 1926 г.). На рубеже новой эпохи, в дни перестройки М. С. Горбачев писал в статье "Социалистическая идея и революционная перестройка": "Весь опыт социализма – и героический и трагический – представляет собой достояние человечества. Весь его требуется глубоко изучать и осмысливать. В этом случае не только победы, но и потери наши будут не напрасными, мы будем лучше понимать, какие опасности ждут нас впереди и как нам избежать их…".

Революция и советская эпоха – это период, в котором многое искажено или просто вычеркнуто. Рваная и неполная картина культурной жизни делает непонятной многое из следующей эпохи. Понять следствие невозможно без знания причин. Культура изучается в своем последовательном развитии, и нельзя вычеркнуть целый пласт революционного искусства. Так делали пришедшие к власти большевики, так получается и сегодня, когда все, отмеченное отблеском революционного пожара, отвергается безоглядно.

В тот переломный момент изменились все законы и установки, появилась новая система критериев, новые нормы этики и эстетических оценок. Произведения тех лет насквозь утилитарны, строго социологизированы и тенденциозны с точки зрения общечеловеческих ценностей, также как оценка вечных произведений критиком того времени – не закоренелым ограниченным догматиком, а образованным, начитанным, эрудированным человеком с острым умом с марксистской системой ценностей.